Название: Ты мне кажешься
Автор: Солнце в бункере
Бета: Солнце в бункере и анонимный доброжелатель
Размер: миди, 5300
Пейринг/Персонажи: альфа!Кастиэль/альфа!Дин, упоминаются Кроули, Мэг и др.
Категория: слэш
Жанр: AU, Hurt/comfort, ER, омегаверс, драма, экшн, ангст, элементы детектива, songfic
Рейтинг: не выше NC-17
Предупреждения: анатомические подробности вскрытия, упоминаются mindbreak, насилие, много нехронологического повествования
Краткое содержание: Кастиэль любит свою работу: складывать улики воедино, разгадывать порой любопытные загадки, пусть и работая не в полях, а в судмедэкспертизе. Все меняется, когда привозят его.
Саундтреки (автор рекомендует таки послушать предварительно для атмосферы):
Скальпель легко и быстро скользит по еще теплой коже. Здесь нет аппаратов жизнеобеспечения, нет лекарств, способных остановить уже запущенный процесс умирания хоть на десятые доли секунды, а потому приходится торопиться.
Ловкие пальцы патологоанатома отворачивают в стороны надрезанную кожу, прихватывают ее специальными зажимами и снова берутся за скальпель, вскрывая уже мышечную ткань. Все как обычно: яркая кровь на белых латексных перчатках, одиночество и бесстрастные электронные часы на стене, мигающие разделителем.
Патологоанатом делает паузу, прежде чем перейти к вскрытию брюшины. Развернутые перед ним внутренности не вызывают никакого священного трепета уже много лет. Он никогда боялся мертвых, а потом утратил и уважение к ним. Какими бы их не привозили — а уж убойному отделу попадались любопытные случаи — он всегда относился к телам строго профессионально. Каждый новый убитый был картой места преступления, и патологоанатом испытывал определенное удовольствие, распутывая следы.
Так было ровно до того момента, пока на вскрытие не привезли его.
Год и семь месяцев назад
Кастиэль устало потирает глаза пальцами и отодвигает от себя ноутбук. Каким бы увлекательным не было расследование, за ним следует рутина заполнения документации. На этой неделе дел было много, тела привозили уж слишком часто и у него нашлось время заполнить накопившиеся отчеты только вечером четверга. Взгляд падает на мобильный телефон, лежащий на краю стола. Они не общались уже пару недель после ссоры, и, наверное, хотя бы из вежливости стоит позвонить. А еще стоит, наконец, поменять экран, исчерченный десятком трещин. До этого у Кастиэля тоже никак не доходят руки.
— Мистер Новак, разрешите? — в кабинет робко стучится Анна, держа в руках документы.
Она как всегда хорошо выглядит. Наверное, молодой отличнице все же не место в отделении судмедэкспертизы Нью-Йорка. Но сегодня ее обычно летящая, быстрая походка изменилась, она приближается к столу нерешительными шажками, спотыкаясь о короткий ворс ковра. Даже идеальный макияж не скрывает бледности и покрасневших глаз.
— Что-то случилось? — искренне беспокоится Кастиэль, не глядя на протянутый ему отчет.
— Подпишите, пожалуйста, — шепчет Анна.
С тех пор, как Кастиэля повысили до руководителя отдела, все отчеты о вскрытиях должны были проходить через его руки. Анне он доверял и мог бы подмахнуть документы не глядя, но что-то его останавливает. Кастиэль открывает папку на первой странице с фотографиями тела, сделанными еще на месте преступления.
— Погоди, это тот, без опознавательных признаков, которого привезли позавчера утром? — он старается говорить с ноткой беззаботности.
Анна кивает:
— Просто подпишите, сэр. Не надо, — она перехватывает его руку, когда он тянется перелистнуть страницу.
— Анна, прекрати эти глупости. Я все равно обязан проверить, — Кастиэль выдергивает запястье из цепких пальцев и открывает заключение.
Наши дни
Две почки с выводящими каналами почечной артерии, вены и мочеточника уже помещены в специальные боксы с изотоническим раствором, и следующим ловким движением он извлекает большую часть печени. Человек на металлическом столе был убит искусно и ловко, но сегодня патологоанатома подробности не интересуют от слова совсем. Какая разница, под каким углом вошла тонкая пуля в висок, какие отделы мозга были повреждены, если диагноз в итоге один: Джеймс Файтон мертв. Совершенно здоровый Джеймс Файтон с четвертой отрицательной.
Печень отправляется во второй герметический бокс. Патологоанатом достает из-под стола небольшой переносной холодильник, куда убирает ящики с органами. Стянув окровавленные перчатки, он оставляет их на трупе, который не собирается зашивать. Защелки холодильника хрустят, закрываясь. Патологоанатом в последний раз обводит глазами прозекторскую. Его уже давно тошнит от здешнего запаха. Он больше не собирается сюда возвращаться.
Год и семь месяцев назад
Обычно Кастиэлю не нужно долго гадать, чтобы определить причину смерти. Но сейчас, глядя на тело, ему проще сказать, какое из повреждений ее вызвать не могло. Заключение Анны наверняка верно.
— Не надо, — умоляет она, когда Кастиэль подходит к уже зашитому трупу.
Отсутствует семьдесят процентов кожного покрова. Вырваны все зубы. Пальцы на руках покрыты ожогами четвертой степени. Половые признаки выдают только узкий таз и широкая грудная клетка. Слишком широкая для женщины. Лицевые кости раздроблены. Переломанные ребра проткнули кожу и торчат обломками из правого бока. Коленные суставы размозжены. В морге холодно, и Кастиэля бьет крупной дрожью.
Наши дни
Его почти не проверяют на проходной. Необходимые документы он подмахнул себе сам, а запрос на передачу улик не велика была сложность подделать. На парковке преданно ждет черная Импала 1967 года, доставшаяся ему по завещанию.
Патологоанатом ставит холодильник в багажник, набитый поролоном. Так он должен доехать до места назначения в полной сохранности. Машина в очередной раз разочарованно отзывается мотором, когда он поворачивает ключ зажигания.
— Так надо, детка.
Через несколько часов его попытаются найти. Попробуют вызвонить, он сошлется на нестерпимую головную боль и пообещает все решить завтра. Если вдруг из любопытства и найдут незашитый труп раньше пятницы, когда проводится генеральная уборка, то оправдание на половину рабочего дня у него тоже будет. А этого времени хватит, чтобы оказаться уже вне зоны досягаемости.
А пока, нахлобучив на голову светлую ковбойскую шляпу, патологоанатом едет исключительно соблюдая правила дорожного движения.
Год и семь месяцев назад
Если бы кто-то увидел его здесь, то незамедлительно вызвал бы психиатра, и был бы прав. Кастиэль сидит у выдвинутой полки морга и с какой-то непонятной нежностью гладит синюшную кожу. В этом оцепенении есть что-то магическое, что-то останавливающее время. В шесть утра сюда придут люди. Они заберут тело и попытаются хоть как-то подготовить его к похоронам. Из этого ничего не выйдет: повреждения настолько обширны, что хоронить придется в закрытом гробу. Кастиэль при этом присутствовать не собирается. Он вообще не может представить, как это: закрыть крышку, опустить на дно могилы и под тихий плач скорбящих забросать землей. А потом развернуться и уйти, оставив это в прошлом.
Кастиэль тяжело вздыхает и прижимается лицом к обезображенному плечу, лишенному кожи. Оно холодное и уже почти сухое. Если бы только был способ вдохнуть жизнь. Он столько раз видел слезы людей, опознавших своих друзей, детей, родителей. Как было знать, что оказавшись на их месте он поведет себя куда более сентиментально.
Пальцы скользят вниз по внутренней стороне руки, минуя торчащую из плоти лучевую кость. Пора прощаться. Кастиэль накрывает ладонь умершего своей и кое-как умудряется переплести пальцы. Раньше этот жест давал им обоим умиротворение.
Но сейчас от этого вдруг прошибает током. Ладонь не ложится в ладонь. В этом можно было бы обвинить окоченение, ожоги, переломы, но это не меняет главного факта — пальцы трупа слишком толстые у оснований.
Кастиэль отшатывается, вскакивает на ноги, но получается чересчур неуклюже, он врезается в стул и с грохотом падает на спину. Тело словно в насмешку продолжает лежать на своей полке.
— Это не ты, — шепот кажется неуместно громким. — Не ты.
Но анализ ДНК показал… Это безошибочный метод, хотя к нему прибегают только, когда все остальное уже перепробовано. И ведь убийца сделал все, чтобы опознать лично, по слепкам зубов или по отпечаткам пальцев не было никакой возможности. Следователи и психолог назвали преступление “показательным”. Мол, мафия наглядно объяснила, что будет с теми, кто встанет на ее пути.
Нет. Кастиэль видел жертв таких показательных казней. Всегда есть отсылки, всегда есть метафоры. Специальные веревки для повешения, значок шерифа в зубах, затолканная в задницу полицейская рубашка. Здесь нет ничего, кроме однозначной, непоследовательной жестокости. Непоследовательной ли?
Кастиэль не размышляет, доставая из стерилизатора инструменты. Он не успеет провести полное вскрытие за час, но это уже не важно. У него есть гипотеза, которую он обязан проверить.
Наши дни
Импала послушно тормозит у здания ночного клуба. Патологоанатома, выгружающего холодильник из багажника, уже не узнать. На нем старые, но дорогие брендовые джинсы и черная гавайская рубашка с короткими рукавами, не скрывающими характерных дорожек по венам. Его пропускают сразу, не заставляя ждать или стучать в запертые двери. Сейчас клуб закрыт, но не для определенной публики.
Здесь тихо. Безумно тихо, потому что полы с мягким покрытием гасят звук шагов. Огромное пространство кажется маленьким и узким: слабые огни спотов подсвечивают только центральную ковровую дорожку, ведущую к индивидуальным кабинкам.
— Мистер Милтон, — приветственно улыбается худощавый бета в синем деловом костюме. — Я надеюсь, заказ у вас?
Патологоанатом вальяжно усаживается напротив на бархатном диване и демонстративно закидывает ногу на ногу и с достоинством кивает. Бизнесмен поправляет темные, короткие волосы и протягивает через стол серебристый кейс:
— Миллион триста. Как договаривались.
Патологоанатом деловито пересчитывает деньги и лишь потом отдает холодильник:
— У вас три часа на то, чтобы доставить это в клинику.
Год и семь месяцев назад
— Гордон, ты не можешь! Нельзя закрыть дело сейчас!
Он не слушает. Чертов Гордон только качает головой и подмахивает формулировку “за неимением улик”. Кастиэль выхватывает из под его руки дело и вырывает последнюю страницу с подписью.
— Да что ты себе позволяешь?!
— Гордон, послушай, это не он!
Дверь кабинета открыта и весь участок слышит их препирательства. На шум сбегаются самые неравнодушные и теперь толпятся на пороге, глядя на Кастиэля как на сумасшедшего.
Ему отказывают в повторном проведении экспертизы. Он пытается вывезти образцы в независимую лабораторию. Их конфискуют, и Кастиэля отстраняют от должности за превышение полномочий. А теперь его не слушают и здесь.
Здесь, в полицейском участке, где Мэг, уже год как работающая в ФБР, пытается его успокоить, он не чувствует себя в безопасности. Взглядов много и каждый словно закрытая дверь. Здесь помощи не будет. Кастиэль проклинает все и закатывает форменную истерику. Он разбрасывает попавшиеся под руку бумаги, разбивает чей-то стакан, орет срывая горло:
— Он не мог умереть!
Взгляды оттаивают. О, это им знакомо. Отрицание неизбежного. Но Кастиэль чувствует и другой взгляд: оценивающий, выжидающий. За слезами не видно, но кто-то здесь ему не верит.
— Терять друзей тяжело, — понимающе шепчет Мэг, крепко обнимая его за плечи.
Только вот, они друзьями не были.
Четыре года назад
Кастиэль не понимает, зачем нужны эти корпоративы. И ладно бы собрались они своей компанией морга в каком-нибудь тихом баре, но нет. Гуляет все полицейское управление и народу здесь столько, что не протолкнуться.
— Не будь букой, — трясет его за плечо Мэг в безуспешной попытке вытащить на танцпол. — Здесь весело!
Он отмахивается и наливает себе еще пива. Будь он экстравертом, вряд ли пошел бы в патологоанатомы. Мэг разочарованно закатывает глаза и исчезает в толпе. Кастиэль уверен, что сможет найти ее на танцполе.
Но это не ее взгляд уже несколько минут ощупывает его плечи и почти что лезет под рубашку. Кастиэль заставляет себя не оборачиваться.
— Так ты, значит, не танцуешь? — наглый, задорный голос перекрикивает гремящую музыку.
Кастиэль поднимает глаза, и незваный гость бесстыдно усаживается на край стола, почти задев коленом его локоть. Ему идет темно-синий. Форма подчеркивает крепкие бицепсы и в общем-то ладную фигуру. В неоновом свете барной стойки глаза кажутся чересчур ярко-зелеными.
— И что с этого? — усмехается Кастиэль с легким вызовом.
— Приглашаю, — незнакомец выхватывает его бокал с пивом и угрожающе наклоняет его над столом. — Откажешься — я его разолью.
Кастиэль почти чувствует насмешливые взгляды со стороны. Парню лет двадцать пять, он не так давно выпустился из академии и, скорей всего, новенький. Старички знают, что Кастиэля лучше не трогать. Он делает вид, что уступает, отодвигая стул, а потом ловит пальцами галстук новичка, наматывая его на кулак:
— Значит, ты помощник детектива Вилсона, — Вилсон хихикает где-то у барной стойки, — второй рабочий день и с дела сразу сюда. — От формы пахнет дезодорантом, но слабый аромат перебивает одеколон, причем запах парню не подходит, скорее всего у кого-то одолжил. — А теперь поспорил, что сможешь меня растормошить.
Парень широко улыбается, подтверждая догадку:
— Да ты Шерлок.
Кастиэль позволяет себе легкую улыбку:
— Я патологоанатом, — взгляд парня становится недоверчивым. — А еще я альфа. Так что планы придется поменять.
С этими словами Кастиэль отпускает галстук, забирает свое пиво и, снисходительно хлопнув его по плечу, направляется в сторону бара. Парень из его же лагеря, а значит, ничего не получится. Был бы омегой, еще можно было бы подумать. Но нет, тоже альфа. Видно по кадыку, расстоянию между ключиц, запах грубый и терпкий. Да и не берут в полицию омег, уж точно не на оперативную работу.
Холодное пиво освежает, но совсем не так, как хотелось бы: добрая пинта выливается Кастиэлю на голову под громкий хохот коллег. Он оборачивается тут же, готовый использовать свой бокал в качестве оружия, но натыкается на смелый, полный веселья взгляд новоиспеченного помощника детектива:
— Дин Винчестер отказов не принимает.
Упрямый. Кастиэль меняет выражение лица на добродушное и выплескивает остатки пива Дину в лицо.
Их разнимают, так и не дав устроить потасовку. Дин громко возмущается, Кастиэль назидательно рекомендует в следующий раз сначала подумать. Следующий раз выдается на следующее же утро, когда их обоих вызывают на очередное дело.
Наши дни
— Мистер Милтон, — мило улыбается полнотелая темнокожая женщина, впуская его на территорию дорогого коттеджного участка.
Ее благодушие не может обмануть: под полой длинного платья она явно носит оружие, и патологоанатом ведет себя крайне вежливо. Сегодня он клиент, предпочтения и пожелания которого вызовут скорей вопросы, чем желание угодить. Хотя владельцев заведения вряд ли можно удивить хоть чем-нибудь.
Высокий забор надежно укрывает от случайных взглядов, а электрическая сетка колючей проволоки гарантирует, что никто посторонний сюда не проберется. Сколько здесь территории? Два, три гектара? Он так и не разобрался. По карте всего шесть соток.
Зеленые лужайки выровнены под два с четвертью дюйма. Мощеные брусчаткой дорожки выписывают хитрые узоры, вьются спиралями и уводят в небольшую рощицу. Он был там лишь раз и не хотел бы побывать снова.
Сам коттедж такой же айсберг как и участок, на котором он расположен: два этажа над землей и еще три под. Серые стены стилизованные под камень, придают ему сходства с замком. Правда, широкие окна не укладываются в концепцию, но патологоанатом уверен, что это лишь его манера все подгонять под определенную систему, а архитекторы ничего такого не затевали.
Внутри все выглядит дорого и, возможно, немного аляповато. Картины в позолоченных рамах, персидские ковры, хрустальный бокал, который ему тут же подносят, стоит переступить порог. Каберне.
Обычно патологоанатома ждет уютная комнатка в готическом стиле на минус первом этаже, но сегодня его проводят в кабинет на втором, где так неуместно для теплого июня Калифорнии горит камин. Патологоанатом поудобнее устраивается в кресле и принимается терпеливо ждать. Менеджер этого заведения всегда в делах, всегда занят, и, наверняка, опоздает. А потому он достает из кармана небольшой шприц и со знанием дела вкалывает иглу под кожу на внутреннем сгибе локтя, имитируя уже чуть сгладившиеся дорожки. Вокруг прокола стремительно появляется раздражение.
— Мистер Милтон? — за спиной открывается дверь, и патологоанатом лениво машет рукой, обозначая свое присутствие. — Простите, что заставил ждать.
— Не страшно, Брэди, мне было, чем заняться, — он демонстративно вертит пустой шприц в пальцах, а потом потирает глаза, щурясь от света: для расширенных от фенилэфрина зрачков он слишком яркий.
— У вас была нелегкая неделя, — понимающе подливает ему вина Брэди. — Нечасто вы употребляете прямо так.
— Порой нужно расслабляться, — хихикает патологоанатом, но тут же напускает на себя наигранную серьезность. — Что там со сделкой?
— Все еще не понимаю вашего выбора, — пожимает плечами Брэди. — У нас есть гораздо лучший товар.
— Мне известно, что к производству этого причастен Аластар, — патологоанатом наигранно хмурит брови, а потом не сдерживается и начинает смеяться.
Брэди поддерживает его веселье. По его молодому, холеному лицу видно, что жизнью он вполне доволен. Может, уделяй он чуть меньше внимания своей прическе, был бы успешнее в этом подковерном мире.
— Желание клиента закон. Тест-драйв?
— Не, у меня сегодня не встанет, — отмахивается патологоанатом. — Возврат в течение четырнадцати дней.
— Но это скоропортящийся товар, — возражает Брэди, и они снова заходятся в громком смехе.
Минут через десять шутливых препирательств патологоанатом, наконец, достает кейс и, окинув оценивающим взглядом купюры, уточняет:
— Сколько тебе на чай?
— Я отдаю вам любимую хозяйскую игрушку, — подмигивает Брэди.
Патологоанатом смеется в голос:
— Люциферу уже полгода как нет дела до этого борделя. Не набивай себе цену, — но захлопывает кейс и отдает его в руки Брэди. — Накину просто за то, что ты мне нравишься.
— Приятно иметь с вами дело, когда вы под кайфом. Пойду, распоряжусь, чтобы грузили к вам в машину. Водитель нужен?
Патологоанатом лишь качает головой.
Год и семь месяцев назад
Кастиэль бы никогда не подумал, что может столько пить. Точнее говоря, что нужно будет столько пить. Что таскаясь по барам, куда добропорядочным гражданам вход заказан, он будет в пьяном бреду трепаться о своей потере, внушая всем, насколько ему плохо. И после каждых трех кружек он будет, пошатываясь, брести в туалет, закрываться в кабинке и выворачивать желудок наизнанку. Будет закидываться целыми блистерами адсорбентов, а потом такой же пьяной походкой возвращаться к барной стойке.
К нему быстро привыкают. Когда он якобы спит, уткнувшись носом в стойку, рядом болтают о том, о сем, и он вычленяет из разговора разные намеки, которые никак не хотят складываться в четкую картину.
У него нет зацепки. У Кастиэля есть слепая вера и полное отсутствие доказательств. Поэтому когда кто-то вламывается к нему домой, обыскивает ящики и жесткий диск ноутбука в поисках чего-то важного, Кастиэль считает это главным подтверждением своей правоты.
После двух недель почти бессмысленного запоя он прилежно посещает психотерапевта, без чьей справки его не допустят к работе. Не сразу, конечно, предварительно приходится почитать специальную литературу. Нельзя показать, что смирению в его душе больше нет места.
— Мистер Новак, вы уверены, что хотите вернуться к работе?
— Да. Там я чувствую себя нужным.
Там у него куда больше доступа, чтобы продолжать начатое.
Место преступления выглядит грязно. Улик столько, что можно даже не искать. Очевидная уличная драка, орудие убийства — длинный филейный нож, наверняка украденный из кухни. Лезвие в царапинах, рукоять слегка покрыта жиром. Его использовали для разделки мяса прежде, чем загнать в правое межреберье. Неподалеку “Адский дворецкий” — закрытый стейк-хаус, где собирается определенная публика. Кастиэлю повезло попасть туда на прошлой неделе, столкнувшись с нужными людьми за бутылкой виски. Для обычной шпаны убитый одет слишком уж специфично и дорого. Белый, без наколок, хотя шрамы на костяшках и выдают боевое прошлое.
— Привет, Фергюс, — Кастиэль не сомневается, набирая номер. — Тут твои парни наследили. Будешь убирать?
Наши дни
Перед границей всегда небольшая очередь. И не потому, что на ту сторону так много желающих, а потому, что таможенный контроль последнее время ужесточили. Патологоанатом смотрит на часы, озирается по сторонам, ища, за что бы зацепить взгляд, и снова возвращается к циферблату. Времени мало, груз в своем текущем состоянии долго не продержится. А еще нужно избежать осмотра машины. Откроют багажник и пиши пропало.
В очереди перед ним остаются два автомобиля. Минивэн и спортивное купе. Патологоанатом не глядя набирает номер.
— Добрый вечер, сэр. Документы, пожалуйста, — сержант наклоняется, чтобы взять паспорт, и тот падает на землю.
— Простите, ради бога! — Патологоанатом торопится открыть дверь и поднять документ, но сержант жестом руки останавливает его:
— Не выходите из машины.
— Простите, я весь вечер как на иголках. У жены начались роды, а она у своей сестры и мы не планировали рожать в Мексике. Я думал, она вернется… — он ловит останавливающий взгляд сержанта и подняв руки в капитулирующем жесте утыкается лбом в руль. — Простите. Ничего не могу с собой поделать.
— Вроде все в порядке, — сержант возвращает ему паспорт. — Откройте багажник.
Патологоанатом медленно переставляет ногу на газ. Если Фергюс опоздает, то ему останется только выжать педаль в пол и надеяться, что Детке хватит дури выломать шлагбаум, а потом и скорости, чтобы скрыться на территории другой страны. Зря надеется.
Секунда тянется годами. Тянется, пока что-то не взрывается в пятидесяти метрах к северу. Пропускной пункт тут же охватывает паника. Патологоанатом выскакивает из машины, распахивает заднюю дверь, демонстрируя пустой салон:
— Сэр, пожалуйста! — чуть не повисает он на руке уже удаляющегося сержанта. — Моя жена… Я не везу ничего, я не брал даже вещи…
Сержант сдается под его умоляющим взглядом и нажимает на кнопку. Шлагбаум послушно поднимается вверх.
— Спасибо, сэр! Всего хорошего вам, сэр! — Патологоанатом быстро садится в машину и пересекает границу.
В США он больше не вернется.
Четыре года назад
— Поздравляю с назначением, — искренне произносит Кастиэль, не отрываясь от работы.
— Это мелочи, — отзывается Дин. — У нас вот новое дело. Видел бы ты, сколько улик на месте преступления.
— Мне достаточно того, как на трупе наследили. Вот, посмотри.
Дин подходит ближе, обнимает Кастиэля за талию и наблюдает из-за плеча, как ловко снуют его руки. У них не так много времени, чтобы проводить его друг с другом, поэтому даже такие не романтичные минуты на вес золота.
— И что тут?
— Следы связывания, — Кастиэль указывает на темные следы на запястьях жертвы. — Три пулевых: два в руки, примерно на равном расстоянии от запястий, третья пуля прошла насквозь выше колена. Одежда не порвана, но на коже есть следы пороховых газов. При этом потенциально смерть могла наступить как от выстрела в голову, так и от рассечения тканей шеи.
— Чего?
— Горло ему перерезали, — переводит Кастиэль.
— А, ну это вижу, — поспешно кивает Дин. — И от чего он умер в итоге?
— Посмотри фотографии с места преступления.
— Блин, Кас, — Дин трется подбородком о его плечо. — Хочешь, чтобы я отвалил, так и скажи.
— Не хочу. В общем, если ты присмотришься к краям раны на голове, то заметишь, что там крайне мало кровоподтеков. Ткани равномерно обескровлены. Так что в голову стреляли скорей для острастки.
— А вот тут ты не прав. Просто так не стреляют. Пулю жалко.
— Если тебе это поможет, то я отправил кровь на токсикологическую экспертизу. Парень употреблял наркотики.
— Для наркомана у него чистые руки.
— Зрачки до сих пор недостаточно расширены. Хотя мышцы глазного дна должны были расслабиться в течение пяти минут с момента наступления смерти.
— Блин, вот поэтому и стремно с тобой спать, — усмехается Дин. — Разденешься и все, считай, душу наизнанку вывернул.
— Я мог бы все сделать с закрытыми глазами.
Дин обреченно стонет что-то невразумительное и утыкается лицом в плечо Кастиэля. Тот в свою очередь трется щекой о мягкие русые волосы. Тело предательски требует разрядки. До конца рабочего вечера остается еще два часа. До первого секса двух альф — два месяца.
Год назад
— Заходи, не стесняйся, — Фергюс насмешливо хлопает Кастиэля по плечу и пропускает вперед.
В заведении шумно и душно. Пахнет травкой, пахнет дорогим табаком и кальяном. Гремит музыка, на пилонах крутятся обнаженные девчонки и пара омег. Судя по количеству купюр, торчащих из тонких стринг, последние пользуются большей популярностью.
Их ждут возле барной стойки. Высокий, крепкий мужчина и изящная женщина с длинными, огненными волосами. Фергюс на их фоне выглядит неприметным в своем черном костюме, но это обманчивое впечатление. Главное на этой встрече — в большей мере соблюдать его интересы, так как именно благодаря его рекомендациям Кастиэлю удалось забраться так далеко.
— Ваш план с подкупом не сработал, — бросает Фергюс, не тратя времени на приветствие. — Родственники требуют независимую экспертизу, и помешать этому я не могу.
Женщина облизывает нижнюю губу:
— И что теперь? Убрать родственников?
Альфа рядом с ней задумчиво откладывает сигару:
— Вокруг дела уже и без того много шума. С тех пор как вдова подключила телевидение об этом разве что на заборах не пишут.
Кастиэль жестом заказывает виски и позволяет себе поучаствовать в разговоре:
— Ну и дайте им независимую экспертизу. Пусть подтвердит и наркотическое опьянение, и следы половых инфекций. СМИ это с удовольствием раструбят.
Женщина недоверчиво щурится, помешивая соломинкой холодную “маргариту”:
— Вы знаете, как это сделать?
— Мне нужен доступ в морг, двенадцать часов и триста тысяч. И любая экспертиза покажет то, что вы захотите.
Они переглядываются, явно сомневаясь. Кастиэль их не торопит. Теперь его дело — пить виски, как будто ничего не происходит. Краем глаза он видит, как Фергюс одобрительно подмигивает возможным заказчикам, негласно давая рекомендацию.
— Абаддон, — женщина протягивает руку в знак знакомства.
Никаких имен. Только клички.
— Патологоанатом, — просто потому, что ничего другого не приходит в голову.
Четыре года назад
Дин никак не может оторваться от ноутбука, и Кастиэль уже даже не пытается его отвлечь. Они планировали эту поездку на озера как выходные в отрыве от цивилизации и работы. Не получилось.
Уютное шале на берегу оформлено в стиле охотничьего домика со шкурами на полу и головами животных на стене. Не сказать, что Кастиэль фанат охоты, но Дину нравится, и разочаровывать его каким-то другим предложением не хочется. Уютно горит камин, а за окном метет метель.
— Ты знаешь что-нибудь о Сэмюиле Милтоне? — Дин отвлекает от созерцания кружащихся ледяных крошек.
— О нем все знают, — уклончиво отвечает Кастиэль. — Что именно тебя интересует?
— Последние три дела. Отравившиеся спидами подростки, убийство дилера в баре, подрыв на пятой авеню. Если начинать крутить дальше прямых исполнителей, у которых недостаточно мотивов, но на которых нам хватает улик, то его имя начинает как-то интересно мелькать в первом, втором круге знакомств.
— Неудивительно. Милтон давно известен, как наркобарон, только официально доказать еще ни у кого не получилось.
— Просто это крысиная возня, каждый раз сажать дилера или контрабандиста и расследовать их внутренние распри. До головы бы докопаться.
— Дин, если ты думаешь раскрутить эти три дела так, чтобы его посадить, то затея заранее гиблая. Как минимум никаких улик, как максимум прекрасные адвокаты.
— Это моя работа, Кас.
Коротко и даже жестко. Но эта резкость вызывает только прилив нежности, Кастиэль садится на край кровати и кладет ладонь на колено Дина:
— Я знаю. А еще знаю, что за те семь лет, что я здесь, до него никто не добирался.
Зеленые глаза наконец-то отвлекаются от экрана, сверкая озорными искорками.
Сэмюэля Милтона посадят через десять месяцев. Будут долгие прения, долгие разбирательства, а Дин будет спать в управлении полиции, словно сторожевая собака под дверью хранилища улик. Именно он будет ездить в свободное время к свидетелям, выбивать для них защиту и наблюдение, чтобы не дай бог, ни один не отказался от своих показаний. Эту победу они будут праздновать почти две недели на белых пляжах Гавайев.
Правда, Милтон отсидит только полтора года из назначенных пятнадцати, а потом выйдет условно-досрочно за сотрудничество со следствием. Окажется на свободе всего за неделю до исчезновения Дина. Кастиэль об этом узнает слишком поздно: уже работая с Фергюсом Кроули.
Наши дни
Прекрасный дом в Калифорнии сверкает огнями, встречая дорогого гостя. Сэмюэль Милтон в кипельно-белом костюме поднимается по лестнице на второй этаж в свой кабинет. Он бывает здесь не часто, но местная атмосфера всегда навевает легкую ностальгию и позволяет отдохнуть от дел. Он устраивается поудобнее в глубоком бордовом кресле, закидывает ноги на журнальный столик и благодушно наблюдает за тем, как обнаженная индианка наливает коллекционный бурбон. Он позволяет ей стянуть с него туфли, перчатки и невольно задерживается взглядом на левой, покалеченной кисти. Синг-Синг.
Кто бы мог подумать, что оттуда будет так тяжело выбраться. Сэмюэль достаточно легко справлялся со всеми проблемами: позволяли и природная хитрость, и неплохие запасы денег. Синг-Синг же стал мышеловкой, из стальных тисков которой ему пришлось выбираться долгие полтора года. Полтора года, не прошедших бесследно.
Впрочем, Сэмюэль знает, как превратить даже самые паршивые воспоминания в приятное времяпрепровождение. Он нажимает на кнопку связи:
— Брэди, а как там поживает эта сучка?
— Эм… — на том конце звучит неуверенность. — Сдохла, сэр.
Сэмюэль не верит:
— Зайди.
Всего через пять минут Брэди уже не выглядит дорого или престижно, охрана стоит не за дверью, а по бокам от него, индианка же не подливает бурбон. Она стоит на коленях у кресла и осторожно массируют ступни мрачного как туча Сэмюэля.
— Я плачу тебе не за то, чтобы мои игрушки сдыхали.
Он говорит пока спокойно, но в голосе его уже дрожит злость.
— Сэр, вы знаете, после операции Аластар не давал каких-то прогнозов…
— Я потратил время Аластара не на отсутствие прогнозов! — тон Сэмюэля все-таки срывается, и охранник награждает его смачным ударом под ребра. — Аластар создал идеальную модель. Прекрасное наглядное пособие для тех, кому впредь захочется перейти мне дорогу.
— У меня сохранились все источники видеозаписей, сэр, — хрипит Брэди, сплевывая кровь. — Все, с самого первого дня. Все ваши любимые кадры. Пытки, собачья вечеринка, дрессура, операции на живую. Все в лучшем виде.
— Кадры, Брэди, — Сэмюэль обманчиво улыбается, — с годами теряют свою убедительность. Каждый день люди боятся чего-то другого. Раньше они просто боялись умирать, а теперь боятся стать ничем перед смертью.
Он допивает бурбон и затягивается сигарой. Пауза становится все тяжелее, и Брэди не выдерживает:
— Сэр, я прошу прощения. Я обещаю, сэр, я найду вам другую модель и Аластору сам заплачу за подготовку.
Сэмюэль останавливает его одним взглядом:
— Ты ничего не понимаешь. Никто другой мне так еще не насолил.
Дверь вдруг распахивается, и на пол падает распахнутый кейс. Пачки купюр бесшумно рассыпаются по ковру. Начальник охраны выразительно кивает Сэмюэлю, подтверждая догадку. Значит, все-таки продал.
— Пристрелить, — бесстрастно приказывает Сэмюэль.
Небольшой деревянный домишко на окраине фермерских угодий выглядит заброшенным. Правда, стоит войти внутрь, как это впечатление несколько нарушается свежим ремонтом, побеленными потолками и галогеновыми лампами. Снаружи окна закрыты деревянными ставнями, изнутри — плотными жалюзи. В доме всего три комнаты, одна из которых совмещена с кухней. Вторая могла бы выглядеть как спальня, но ничего, кроме узкой кровати с металлическими поручнями, в ней нет. Третья заперта.
Патологоанатом слышит, как что-то скребется в багажнике машины, но игнорирует звук. Он придирчиво осматривает дом, настраивает сигнализацию. На часах почти полночь, но спать не хочется. Он открывает холодильник, достает баночку из оранжевого пластика, вытряхивает несколько капсул на ладонь. В ближайшие двенадцать часов сон ему не грозит. Нужно подзарядиться.
Когда он возвращается к машине, шебуршание уже отчетливо слышно. Он открывает крышку багажника. Мутными, сонными глазами на него смотрит худой человек, чей возраст на вид угадать невозможно. Руки связаны, из одежды только короткая ночнушка, едва прикрывающая ягодицы. Патологоанатом наклоняется, крепко вцепляется пальцами в потрепанный ошейник и тащит его наружу. Пленник не сопротивляется. Он покорно семенит следом, сильно сутуля плечи и подгибая колени, чтобы патологоанатому было удобнее вести его.
В доме патологоанатом насилу впихивает пленника в душевую кабину:
— Раздевайся.
Тот стаскивает ночнушку неуклюжими движениями и привычно поворачивается спиной, призывно отклячив задницу. По бедрам тянется пара влажных дорожек, верный признак течки.
— Повернись.
Пленник послушен. У основания члена нет узлового утолщения, но шрам и следы грубых швов весьма красноречивы. Действительно омега. Патологоанатом осторожно протягивает руку к его лицу, и пленник спешит облизать его пальцы.
— Нет, — его голос чуть не срывается, но он заставляет себя говорить спокойно. — Нет. Тебе больше не нужно этого делать. Сейчас надо принять душ. А пока просто покажи зубы.
На нижней челюсти нет премоляров. Удаляли их аккуратно, или вырвали как попало, можно будет понять, сделав рентген. Рубцы на внутренней стороне щеки говорят достаточно красноречиво.
Он включает воду. Пленник не вырывается, но видно, что тут ему не по себе. От него пахнет чем-то сладким, приторно сладким, и этот запах хочется смыть любой ценой.
Когда с помывкой покончено, они отправляются в пустую спальню, где патологоанатом укладывает пленника на постель и накрепко приматывает его запястья к поручням. Досконально проверяет привязь, подкладывает непромокаемую пеленку под бедра. Пленник следит за его руками мутным, но внимательным взглядом, избегая смотреть в глаза.
— Ночь будет тяжелой, — предупреждает патологоанатом. — Но ты выдержишь.
Пленник не позволяет себе даже дернуться, пока ставят капельницу.
Тяжелой выдается не только ночь. Сначала пленник безучастен, потом лекарства начинают действовать. Его тошнит, организм отторгает воду, к утру добавляются судороги. Разброс температуры порой доходит до семи градусов — от тридцати трех до сорока, отчего омегу то бросает в дрожь, то у него пересыхают и трескаются губы. Он стискивает зубы, когда ломка становится совсем нестерпимой, а порой пытается вцепиться себе в плечо, и патологоанатому приходится закрывать ему рот кляпом.
За эти сутки омега словно сбрасывает еще десяток килограмм, ребра можно на глаз пересчитать. Когда, наконец, судороги перестают разрывать его тело, он проваливается в глубокий сон, прервать который не может ни звук мобильного, ни последовательные инъекции. Парентеральное питание дает хороший результат, и на утро на шелушащихся щеках омеги можно заметить легкий румянец.
Патологоанатом освобождает его лишь после скудного завтрака. Омегу шатает и даже сидеть ему тяжело, но он все равно пытается натянуть выданные ему боксеры и домашние шорты. Получается не сразу, но через полчаса он уже похож на обычного человека: волосы подстрижены и аккуратно уложены, черная мягкая футболка облегает плечи.
Патологоанатом приносит стул и садится напротив:
— Посмотри на меня.
Пленник послушно поднимает подбородок, но взглядом все равно упирается куда-то в кадык.
— Нет, в глаза.
Это дается сложнее. Патологоанатому приходится повторить еще трижды, прежде чем устанавливается зрительный контакт.
— Хорошо. Помнишь меня? — Омега отрицательно качает головой. — А себя? Как тебя зовут?
Снова отрицательный ответ. Три секунды, чтобы успокоить голос и не дать ему дрогнуть:
— Твое имя — Дин Винчестер. Теперь все будет хорошо.
@темы: Авторский фик, Солнце, NC-17, Слэш
-
-
21.02.2019 в 20:32-
-
21.02.2019 в 21:04Работа, конечно, не для всех. Не так меня напрягло вскрытие, как понимание того, через что заставили пройти Дина. Но мне понравилось - с момента их знакомства, ло момента спасения. Хороший фик. Спасибо огромнре. (Если надумаете писать продолжение или бонус - с удовольствием прочитаю).
-
-
21.02.2019 в 21:39картинка с дином рисуется кусочками, образ медленно встает перед глазами, и это так больно :'(
спасибо
-
-
21.02.2019 в 23:36Он его вытащил! Какой ценой это всё далось обоим. Сколько времени прошло! Но он это сделал!!!
ЗЫ И вообще, люблю детективы))
-
-
26.02.2019 в 22:00-
-
01.03.2019 в 20:34Да история пробирающая и завораживающая