Название: Соул из страны Оз
Автор: This is BUMAGA
Размер: мини, ~2100 слов
Пейринг/Персонажи: Дин/Кастиэль
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: AU, фэнтези, романтика, songfic
Краткое содержание: Когда Дин приезжает в город детства, он встречает уличного музыканта. У того нет мобильного телефона, зато в определенный час его всегда можно найти у одной и той же арки, играющим мягкий соул шестидесятых.
От автора:
Написано под влиянием песен Sam Cooke – A Change Is Gonna Come (1964), Scott Mckenzie – If You're Going To San Francisco (1967) и Ray Charles – Georgia on My Mind (1960). Для атмосферы можно их прослушать.
Примечания:
1) Со́ул — жанр популярной музыки, возникший в США в 1950-е годы на основе ритм-энд-блюза.
2) Страна Оз — вымышленная страна из серии книг «Удивительный волшебник из страны Оз».
Друг Дороти — эвфемизм, обозначающий гея (лгбт-сленг).
Queer (англ.) — странный; гомосексуал.
Дин действительно из Канзаса (г. Лоуренс).
3) «Беспечный ездок» — роуд-муви и «кислотный вестерн» 1969 года.
Дисклеймер: Что с психов взять!
Когда Дин спускается вниз по мощеной улице, он минует разноцветные ряды двух- и трехэтажных домов, любопытными горящими окнами глядящих ему вслед. Он любит прогуливаться по ней, как когда-то давно в детстве. Разве что сейчас этот район города не видится ему затерянным сказочным уголком, куда можно сбежать из реального мира и где тебя никогда не найдут.
Дин уже много лет не был дома, и выбрался он сюда лишь благодаря случайно выпавшему отпуску. Уже на следующее утро после этой неожиданно свалившейся на его голову удачи он уже сидел в самолете на другой конец мира, чтобы, наконец, снова сбежать в беззаботность и детство, в свою сказочную страну Оз.
Эту улицу Дин любил в том числе за то, что только здесь по вечерам собирались самые потрясающие музыканты их города. И с наступлением темноты многочисленные скрипачи, певцы и гитаристы, озаренные теплым светом любопытных окон, словно превращались в посланников другого мира. Публика тоже преображалась, и от спешащих занятых людей не оставалось и следа, сплошь и рядом были лишь танцующие, подпевающие и с каждым аккордом словно молодеющие слушатели. Улица оживала и начинала дышать, каждый хотел раствориться в этом карнавале веселья и душевности, и измученный повседневностью Дин не был тому исключением.
Дин не помнит, сколько времени провел, заслушавшись одного из местных музыкантов, играющего недалеко от полукруглой кирпичной арки. Он приходит в себя в тот момент, когда кто-то случайно задевает его плечом, и тогда Дин обнаруживает, что довольно долго стоит на одном месте.
А музыкант играет. И делает это так волшебно и вдохновляюще, что Дин не хочет, чтобы этот момент вообще когда-нибудь заканчивался. В душе царят спокойствие и возвышенность, будто в ней наступило натуральным образом Рождество со всеми оттенками джаза. При своей любви к тяжелой музыке, именно соул, переигранный на старенькой пробитой гитаре заставил Дина затормозить и заслушаться.
И теперь, когда Дин очнулся от магии, которой способна обладать лишь музыка, он обращает внимание и на самого музыканта. Несуразный, нестандартный, не вписывающийся в повседневность, он был каким-то иным, отличающимся от остальных, хотя фриков тут как раз всегда хватало.
Но нет, этот парень не фрик, он именно другой. Он очень старомодно одет и представляет из себя что-то вроде сдержанного хиппи, каким бы парадоксальным ни было это сочетание. Черные волосы взлохмачены в беспорядке, — Дин убежден, что такая затерянная душа, как этот парень, просто не стал бы заморачиваться на продумывании своего имиджа. А еще его лицо Дину кажется смутно знакомым. И это неуловимое узнавание отчего-то не отпускает, а лишь вызывает желание вляпаться в очередную историю в самом начале своего отпуска.
Когда очередная композиция сыграна, чудак опускается на корточки и шарит рукой в сумке и достает оттуда бутылку с водой. И пока тот пьет, Дин решает, что этот небольшой перерыв исполнителя — его шанс. И тогда он подходит к нему, не зная, на самом деле, с чего начать разговор.
— Чувак… это было…
Дин как-то пытается связать три слова между собой, но парень перебивает его:
— Это Сэм Кук. Его музыка…
— Охрененна, — заканчивает Дин.
— Я бы так не выразился, но верно, — кивает гитарист. — Я Кастиэль. Можешь звать меня Кас, — не моргая, представился он.
— Не самое популярное имя, — с интересом отмечает Дин.
— Оно вообще нигде не популярное, — на мгновение лицо Каса становится хмурым. — Оно редкое. И давно не актуальное.
— Это здорово. Нет, правда. Я вот тем же похвастаться не могу. Меня зовут Дин.
— Отличное имя, — серьезно отвечает Кас. — Хочешь помочь мне, Дин?
— Смотря как, — отвечает Дин после неловкой паузы. — Я бы и рад, да только всю мелочь в номере оставил.
— Для следующего выступления мне бы не помешал танцор.
Это определенно не тот ответ, которого можно было бы ожидать, думает Дин.
— Мистер, а вы точно продюсер? — нервно шутит он на автомате.
— Как хочешь, — Кас отворачивается убрать бутылку.
— Чувак… — запинается Дин, пытаясь подобрать слова. — Честно говоря, танцор из меня не очень. Испорчу весь твой блистательный номер.
— Тогда, может, нам накидают денег из жалости, — говорит Кас.
Он ждет ответ, его ясные синие глаза завораживающе поблескивают в свете загоревшегося уличного фонаря, а Дин почему-то не может отказаться.
— Я и не думал, что все так плохо, — позже замечает Кас.
— А я предупреждал! — Дин в шутливой беспомощности вскидывает руки. — В следующий раз попроси меня спеть. Тут мне нет равных.
Кас закатывает глаза и усмехается.
Следующий раз действительно наступает. Дин старательно пытается развлекать себя всевозможными способами, чтобы отвлечься от желания промотать вот эти несколько часов до вечера, когда он снова сможет повидаться с Касом и помочь ему заработать пару десятков лишних монет. Однако нервяк неумолим, и в итоге ноги сами его приносят на место немного раньше положенного времени.
Кас появляется словно из ниоткуда точно в тот же час, когда приходит всегда.
Вообще Кас оказывается в чем-то еще большим фриком, чем Дин мог предполагать. А в чем-то самым обычным парнем.
Ну, например, у него нет мобильного телефона, и он совершенно не видит смысла покупать себе таковой. Зачем? Ведь Каса почти всегда можно найти на одном и том же месте в одно и то же время. Если задуматься, то такой подход даже логичен, хотя и вовсе Дину непонятен.
А еще Кас собирает деньги в чехол для гитары не ради заработка, а просто так, для атмосферы. Вот этот пункт, кстати, Дин считает как раз нормальным для человека музыки.
Зачастив к Касу на огонек, Дин отмечает, что в его репертуаре всегда найдутся лучшие хиты первой половины двадцатого века, но чаще всего он проходится именно по Рэю Чарльзу, Сэму Куку и Элле Фитцджеральд.
— Любишь шестидесятые?
— Я бы сказал, что питаю к ним теплые чувства, — осторожно проговаривает Кас, будто эти слова могут разбиться, если их неправильно произнести.
— Хорошее было время, — говорит Дин.
Кас на него бросает довольно странный взгляд, но Дин этому не придает никакого значения.
После очередного вечера, собираясь расходиться с Касом, Дин неожиданно для себя предлагает:
— Может, я провожу тебя?
— Не думаю, что это будет хорошей идеей, — отвечает Кас, и тогда Дин сокрушается, что спрашивать об этом изначально была плохая идея.
Кретин. Он всего лишь хотел немного продлить их встречу.
— Я живу слишком далеко и буду чувствовать себя неловко, — поясняет Кас.
Этот аргумент Дина определенно устраивает, так что он идет на новый заход:
— Тогда как насчет паба? Завтра вечером?
— Идет.
После этого ноги Дина, само собой, сами несут его к арке днем, однако Каса обладатель ног, конечно, не застает. Дин ждет какое-то долгое время, ругая себя за то, что так влип: ну когда бы еще ему ждать странного уличного чудака, как не в свой отпуск, теряя драгоценное свободное время. Но все это не может пойти ни в какое сравнение с тем, какое разочарование испытывает Дин, когда понимает, что Кас не появится. В тот вечер, возвращаясь в отель, Дин не обращает внимания ни на одного музыканта вокруг.
На следующий день Дин идет на то же место из чистого ослиного упрямства: нужно ведь убедиться, что Кас, и в самом деле, засранец, опрокинувший его с выпивкой. Кроме ослиного упрямства, не последнюю роль, конечно, играют невыносимо синие глаза засранца и его медом льющийся на слух голос, но эти мысли Дин предпочитает игнорировать, уверенный в том, что никого сейчас там не застанет. «А ведь мог хоть попрощаться», — психует Дин.
Однако, вопреки и в соответствии всем ожиданиям Дина, Кас сейчас стоит на прежнем месте, самозабвенно играет очередного Сэма Кука и не замечает ничего вокруг.
— Тебя вчера не было, — говорит Дин, вырастая прямо перед его носом.
Кас будто прозревает:
— И тебе привет, — он прекращает петь, но не перестает играть. — Да, не смог прийти. Прости, что не предупредил.
— Да я… — Дин мнется: не говорить же, что вчера он проторчал тут битый час, а то и три, если уж быть до конца откровенным с самим собой. — Я особо не ждал.
Подумал, что ничего страшного, приду завтра, может, увидимся.
Дин пожимает плечами, преисполняясь гордости за сохраненное лицо.
Кас слегка рассеянно улыбается.
— Это приятно.
— Что приятно?
— Что ты хотел увидеться, — для Каса это, похоже, действительно приятная мелочь, тогда как Дин после этих слов чувствует себя школьником, спалившимся перед родителями на прогуле: ощущается как минимум как конец света.
— Ну, в общем, да, — он сует руки в карманы. — Как ты насчет того, чтобы прогуляться, может, сегодня ночью? Спустимся до моста, пройдем по набережной…
Да чтоб ему провалиться! Он не школьник, он школьница, ей-богу.
И все те мгновения, пока Кас молчит, Дин молится о том, чтобы земля разверзлась под его ногами.
А потом Кас отвечает:
— Давай.
И Дина отпускает.
А потом Кас говорит:
— Только я не хочу уходить далеко, мне под утро нужно будет вернуться сюда, к моей арке.
— Не волнуйся, Золушка, доставим тебя к карете до рассвета, — смеется Дин.
— Может, сыграешь San Francisco? — спрашивает Дин, когда стрелки часов пересекают полночный рубеж.
— Только если ты составишь мне компанию, — отвечает Кас.
Дин так и не понял, что его так подкупает в образе хиппованного гитариста, что он каждый раз не в состоянии сказать нет.
И тогда они отыгрывают самую прекрасную песню на этой земле. Во всяком случае, Дин в этом точно не сомневается.
Улица будто бережно накрыта темно-синим покрывалом с узором, шитыми золотыми нитями. Кас играет, Дин поет, а люди останавливаются и замирают, словно от прикосновения чуда. И в чехле от гитары практически беспрестанно звенит мелочь. Буквально очередной сказочный сюжет.
— Всегда мечтал под эту песню гнать в своей машине по шоссе и ни о чем не думать. Быть кем-то типа Питера Фонды, — позже делится Дин.
Кас непонимающе смотрит на него.
— Как же, классика кинематографа, «Беспечный ездок»? — удивляется Дин.
— Не могу разделить твой энтузиазм, — уклончиво отвечает Кас после небольшой паузы.
Дину кажется, что Касу отчего-то этот диалог неприятен и потому сворачивает тему.
— Да и черт с ним, — говорит он.
Они уходят, когда на улице практически никого не остается, кроме редких полуночников. Дин настаивает на том, чтобы забрать сумку у Каса, ведь у того еще гитара. Касу почему-то смешно от этого, но в итоге он соглашается, а Дин немного чувствует себя героем, хотя и отмечает про себя, что это, пожалуй, странновато. И эти мысли он старательно гонит прочь.
Впереди расстилается все такая же огненная и цветастая улица, ведущая к самому красивому из мостов. Дин, конечно, не может рассуждать не предвзято, но, с другой стороны, кто его осудит? Может, и у уличных музыкантов бывают глаза гораздо синее, чем у Каса, но какое это имеет значение, когда этот странный, но очень ему в своей странности понятный Кас идет рядом и напевает Скотта МакКензи. Наедине с собой его рейтинг самых красивых мостов и гитаристов может быть предвзятым сколько угодно, благосклонно решает Дин.
— Это моя последняя ночь в городе, — говорит Дин, когда они возвращаются по мосту обратно. — Утром у меня самолет.
— Когда?
— В одиннадцать тридцать.
Кас ничего не отвечает ему, он просто идет рядом.
— Слушай, забери меня с собой, а? Куда бы ты там ни шел. Я не хочу возвращаться, — шутит Дин, тем самым нарушая повисшее молчание.
И лишь сказав это, Дин осознает, что по сути почти не шутит. В конце концов, не он ли бежал на другой конец мира от своей жизни? И тогда, словно окрылившись, он продолжает:
— Я серьезно. И, наверное, меня это удивляет даже больше, чем тебя, но... С твоей музыкой себя чувствую по-другому. Как будто мое место вообще не здесь.
— Дин, ты кое-чего обо мне не знаешь, — начинает Кас, по-прежнему не глядя на Дина. — Я могу производить впечатление довольно странного человека, но этому есть свое объяснение.
— Что я еще должен о тебе знать? Ты уличный чудак, который живет у черта на куличиках, но приходит на одно и то же место изо дня в день и наотрез отказывается давать мне свой номер телефона, — поток мысли Дина прерывается усмешкой. — Возможно, это я неадекватен, что набиваюсь в спутники к тебе, но с тобой мне точно все понятно. Вряд ли ты меня чем-то сможешь удивить, — победная улыбка озаряет лицо Дина.
— Дин, я из шестьдесят восьмого.
С этими словами улыбка ко всему готового человека трансформируется в крайнюю степень растерянности.
— Шестьдесят восьмого чего? — переспрашивает Дин.
— Года, — все так же невозмутимо отвечает Кас.
Дин не знает, в чьей адекватности сейчас ему стоило бы сомневаться и вообще стоит ли. И на обдумывание этой идеи у него уходит минуты три, пока они с Касом идут в абсолютной тишине, прерываемой лишь пением птиц.
— А я из Канзаса.
Когда Дин и Кас доходят до арки, сумрак уже норовит скрыться вслед за той сказочной звездной ночью над страной Оз. А они стоят, не решаясь сделать более не единого шага.
Дин протягивает Касу сумку. Тот закидывает ее на плечо.
— Дин, ты уверен? — с опаской уточняет он на всякий случай.
— Почему-то больше, чем когда-либо, — кивает он.
Шагнуть в пустоту, в неизвестность, так ли это страшно? И не страшнее ли остаться на месте? Или, хуже того — сесть в самолет в одиннадцать тридцать?
— Уж не знаю, какого хрена я друг Дороти, но давай, вперед, веди меня по дороге из желтого кирпича, — смеется Дин, начиная верить в безумие, которого, быть может, ему не хватало всю его жизнь.
— Ты из Канзаса. Может, поэтому, — отвечает Кас и протягивает Дину руку.
По мощеной улице все выше и выше взбирается предрассветное утро, силясь успеть схватить их, хотя бы коснуться лучами носка ботинка.
Утро щедро прольется светом под сводом арки.
Только их обоих ему уже не поймать.
Автор: This is BUMAGA
Размер: мини, ~2100 слов
Пейринг/Персонажи: Дин/Кастиэль
Категория: слэш
Рейтинг: G
Жанр: AU, фэнтези, романтика, songfic
Краткое содержание: Когда Дин приезжает в город детства, он встречает уличного музыканта. У того нет мобильного телефона, зато в определенный час его всегда можно найти у одной и той же арки, играющим мягкий соул шестидесятых.
От автора:
Написано под влиянием песен Sam Cooke – A Change Is Gonna Come (1964), Scott Mckenzie – If You're Going To San Francisco (1967) и Ray Charles – Georgia on My Mind (1960). Для атмосферы можно их прослушать.
Примечания:
1) Со́ул — жанр популярной музыки, возникший в США в 1950-е годы на основе ритм-энд-блюза.
2) Страна Оз — вымышленная страна из серии книг «Удивительный волшебник из страны Оз».
Друг Дороти — эвфемизм, обозначающий гея (лгбт-сленг).
Queer (англ.) — странный; гомосексуал.
Дин действительно из Канзаса (г. Лоуренс).
3) «Беспечный ездок» — роуд-муви и «кислотный вестерн» 1969 года.
Дисклеймер: Что с психов взять!
The queerness doesn't matter, so long as they're friends.
(с) The Road to Oz, 1909
(с) The Road to Oz, 1909
Когда Дин спускается вниз по мощеной улице, он минует разноцветные ряды двух- и трехэтажных домов, любопытными горящими окнами глядящих ему вслед. Он любит прогуливаться по ней, как когда-то давно в детстве. Разве что сейчас этот район города не видится ему затерянным сказочным уголком, куда можно сбежать из реального мира и где тебя никогда не найдут.
Дин уже много лет не был дома, и выбрался он сюда лишь благодаря случайно выпавшему отпуску. Уже на следующее утро после этой неожиданно свалившейся на его голову удачи он уже сидел в самолете на другой конец мира, чтобы, наконец, снова сбежать в беззаботность и детство, в свою сказочную страну Оз.
Эту улицу Дин любил в том числе за то, что только здесь по вечерам собирались самые потрясающие музыканты их города. И с наступлением темноты многочисленные скрипачи, певцы и гитаристы, озаренные теплым светом любопытных окон, словно превращались в посланников другого мира. Публика тоже преображалась, и от спешащих занятых людей не оставалось и следа, сплошь и рядом были лишь танцующие, подпевающие и с каждым аккордом словно молодеющие слушатели. Улица оживала и начинала дышать, каждый хотел раствориться в этом карнавале веселья и душевности, и измученный повседневностью Дин не был тому исключением.
Дин не помнит, сколько времени провел, заслушавшись одного из местных музыкантов, играющего недалеко от полукруглой кирпичной арки. Он приходит в себя в тот момент, когда кто-то случайно задевает его плечом, и тогда Дин обнаруживает, что довольно долго стоит на одном месте.
А музыкант играет. И делает это так волшебно и вдохновляюще, что Дин не хочет, чтобы этот момент вообще когда-нибудь заканчивался. В душе царят спокойствие и возвышенность, будто в ней наступило натуральным образом Рождество со всеми оттенками джаза. При своей любви к тяжелой музыке, именно соул, переигранный на старенькой пробитой гитаре заставил Дина затормозить и заслушаться.
И теперь, когда Дин очнулся от магии, которой способна обладать лишь музыка, он обращает внимание и на самого музыканта. Несуразный, нестандартный, не вписывающийся в повседневность, он был каким-то иным, отличающимся от остальных, хотя фриков тут как раз всегда хватало.
Но нет, этот парень не фрик, он именно другой. Он очень старомодно одет и представляет из себя что-то вроде сдержанного хиппи, каким бы парадоксальным ни было это сочетание. Черные волосы взлохмачены в беспорядке, — Дин убежден, что такая затерянная душа, как этот парень, просто не стал бы заморачиваться на продумывании своего имиджа. А еще его лицо Дину кажется смутно знакомым. И это неуловимое узнавание отчего-то не отпускает, а лишь вызывает желание вляпаться в очередную историю в самом начале своего отпуска.
Когда очередная композиция сыграна, чудак опускается на корточки и шарит рукой в сумке и достает оттуда бутылку с водой. И пока тот пьет, Дин решает, что этот небольшой перерыв исполнителя — его шанс. И тогда он подходит к нему, не зная, на самом деле, с чего начать разговор.
— Чувак… это было…
Дин как-то пытается связать три слова между собой, но парень перебивает его:
— Это Сэм Кук. Его музыка…
— Охрененна, — заканчивает Дин.
— Я бы так не выразился, но верно, — кивает гитарист. — Я Кастиэль. Можешь звать меня Кас, — не моргая, представился он.
— Не самое популярное имя, — с интересом отмечает Дин.
— Оно вообще нигде не популярное, — на мгновение лицо Каса становится хмурым. — Оно редкое. И давно не актуальное.
— Это здорово. Нет, правда. Я вот тем же похвастаться не могу. Меня зовут Дин.
— Отличное имя, — серьезно отвечает Кас. — Хочешь помочь мне, Дин?
— Смотря как, — отвечает Дин после неловкой паузы. — Я бы и рад, да только всю мелочь в номере оставил.
— Для следующего выступления мне бы не помешал танцор.
Это определенно не тот ответ, которого можно было бы ожидать, думает Дин.
— Мистер, а вы точно продюсер? — нервно шутит он на автомате.
— Как хочешь, — Кас отворачивается убрать бутылку.
— Чувак… — запинается Дин, пытаясь подобрать слова. — Честно говоря, танцор из меня не очень. Испорчу весь твой блистательный номер.
— Тогда, может, нам накидают денег из жалости, — говорит Кас.
Он ждет ответ, его ясные синие глаза завораживающе поблескивают в свете загоревшегося уличного фонаря, а Дин почему-то не может отказаться.
— Я и не думал, что все так плохо, — позже замечает Кас.
— А я предупреждал! — Дин в шутливой беспомощности вскидывает руки. — В следующий раз попроси меня спеть. Тут мне нет равных.
Кас закатывает глаза и усмехается.
Следующий раз действительно наступает. Дин старательно пытается развлекать себя всевозможными способами, чтобы отвлечься от желания промотать вот эти несколько часов до вечера, когда он снова сможет повидаться с Касом и помочь ему заработать пару десятков лишних монет. Однако нервяк неумолим, и в итоге ноги сами его приносят на место немного раньше положенного времени.
Кас появляется словно из ниоткуда точно в тот же час, когда приходит всегда.
Вообще Кас оказывается в чем-то еще большим фриком, чем Дин мог предполагать. А в чем-то самым обычным парнем.
Ну, например, у него нет мобильного телефона, и он совершенно не видит смысла покупать себе таковой. Зачем? Ведь Каса почти всегда можно найти на одном и том же месте в одно и то же время. Если задуматься, то такой подход даже логичен, хотя и вовсе Дину непонятен.
А еще Кас собирает деньги в чехол для гитары не ради заработка, а просто так, для атмосферы. Вот этот пункт, кстати, Дин считает как раз нормальным для человека музыки.
Зачастив к Касу на огонек, Дин отмечает, что в его репертуаре всегда найдутся лучшие хиты первой половины двадцатого века, но чаще всего он проходится именно по Рэю Чарльзу, Сэму Куку и Элле Фитцджеральд.
— Любишь шестидесятые?
— Я бы сказал, что питаю к ним теплые чувства, — осторожно проговаривает Кас, будто эти слова могут разбиться, если их неправильно произнести.
— Хорошее было время, — говорит Дин.
Кас на него бросает довольно странный взгляд, но Дин этому не придает никакого значения.
После очередного вечера, собираясь расходиться с Касом, Дин неожиданно для себя предлагает:
— Может, я провожу тебя?
— Не думаю, что это будет хорошей идеей, — отвечает Кас, и тогда Дин сокрушается, что спрашивать об этом изначально была плохая идея.
Кретин. Он всего лишь хотел немного продлить их встречу.
— Я живу слишком далеко и буду чувствовать себя неловко, — поясняет Кас.
Этот аргумент Дина определенно устраивает, так что он идет на новый заход:
— Тогда как насчет паба? Завтра вечером?
— Идет.
После этого ноги Дина, само собой, сами несут его к арке днем, однако Каса обладатель ног, конечно, не застает. Дин ждет какое-то долгое время, ругая себя за то, что так влип: ну когда бы еще ему ждать странного уличного чудака, как не в свой отпуск, теряя драгоценное свободное время. Но все это не может пойти ни в какое сравнение с тем, какое разочарование испытывает Дин, когда понимает, что Кас не появится. В тот вечер, возвращаясь в отель, Дин не обращает внимания ни на одного музыканта вокруг.
На следующий день Дин идет на то же место из чистого ослиного упрямства: нужно ведь убедиться, что Кас, и в самом деле, засранец, опрокинувший его с выпивкой. Кроме ослиного упрямства, не последнюю роль, конечно, играют невыносимо синие глаза засранца и его медом льющийся на слух голос, но эти мысли Дин предпочитает игнорировать, уверенный в том, что никого сейчас там не застанет. «А ведь мог хоть попрощаться», — психует Дин.
Однако, вопреки и в соответствии всем ожиданиям Дина, Кас сейчас стоит на прежнем месте, самозабвенно играет очередного Сэма Кука и не замечает ничего вокруг.
— Тебя вчера не было, — говорит Дин, вырастая прямо перед его носом.
Кас будто прозревает:
— И тебе привет, — он прекращает петь, но не перестает играть. — Да, не смог прийти. Прости, что не предупредил.
— Да я… — Дин мнется: не говорить же, что вчера он проторчал тут битый час, а то и три, если уж быть до конца откровенным с самим собой. — Я особо не ждал.
Подумал, что ничего страшного, приду завтра, может, увидимся.
Дин пожимает плечами, преисполняясь гордости за сохраненное лицо.
Кас слегка рассеянно улыбается.
— Это приятно.
— Что приятно?
— Что ты хотел увидеться, — для Каса это, похоже, действительно приятная мелочь, тогда как Дин после этих слов чувствует себя школьником, спалившимся перед родителями на прогуле: ощущается как минимум как конец света.
— Ну, в общем, да, — он сует руки в карманы. — Как ты насчет того, чтобы прогуляться, может, сегодня ночью? Спустимся до моста, пройдем по набережной…
Да чтоб ему провалиться! Он не школьник, он школьница, ей-богу.
И все те мгновения, пока Кас молчит, Дин молится о том, чтобы земля разверзлась под его ногами.
А потом Кас отвечает:
— Давай.
И Дина отпускает.
А потом Кас говорит:
— Только я не хочу уходить далеко, мне под утро нужно будет вернуться сюда, к моей арке.
— Не волнуйся, Золушка, доставим тебя к карете до рассвета, — смеется Дин.
— Может, сыграешь San Francisco? — спрашивает Дин, когда стрелки часов пересекают полночный рубеж.
— Только если ты составишь мне компанию, — отвечает Кас.
Дин так и не понял, что его так подкупает в образе хиппованного гитариста, что он каждый раз не в состоянии сказать нет.
И тогда они отыгрывают самую прекрасную песню на этой земле. Во всяком случае, Дин в этом точно не сомневается.
Улица будто бережно накрыта темно-синим покрывалом с узором, шитыми золотыми нитями. Кас играет, Дин поет, а люди останавливаются и замирают, словно от прикосновения чуда. И в чехле от гитары практически беспрестанно звенит мелочь. Буквально очередной сказочный сюжет.
— Всегда мечтал под эту песню гнать в своей машине по шоссе и ни о чем не думать. Быть кем-то типа Питера Фонды, — позже делится Дин.
Кас непонимающе смотрит на него.
— Как же, классика кинематографа, «Беспечный ездок»? — удивляется Дин.
— Не могу разделить твой энтузиазм, — уклончиво отвечает Кас после небольшой паузы.
Дину кажется, что Касу отчего-то этот диалог неприятен и потому сворачивает тему.
— Да и черт с ним, — говорит он.
Они уходят, когда на улице практически никого не остается, кроме редких полуночников. Дин настаивает на том, чтобы забрать сумку у Каса, ведь у того еще гитара. Касу почему-то смешно от этого, но в итоге он соглашается, а Дин немного чувствует себя героем, хотя и отмечает про себя, что это, пожалуй, странновато. И эти мысли он старательно гонит прочь.
Впереди расстилается все такая же огненная и цветастая улица, ведущая к самому красивому из мостов. Дин, конечно, не может рассуждать не предвзято, но, с другой стороны, кто его осудит? Может, и у уличных музыкантов бывают глаза гораздо синее, чем у Каса, но какое это имеет значение, когда этот странный, но очень ему в своей странности понятный Кас идет рядом и напевает Скотта МакКензи. Наедине с собой его рейтинг самых красивых мостов и гитаристов может быть предвзятым сколько угодно, благосклонно решает Дин.
— Это моя последняя ночь в городе, — говорит Дин, когда они возвращаются по мосту обратно. — Утром у меня самолет.
— Когда?
— В одиннадцать тридцать.
Кас ничего не отвечает ему, он просто идет рядом.
— Слушай, забери меня с собой, а? Куда бы ты там ни шел. Я не хочу возвращаться, — шутит Дин, тем самым нарушая повисшее молчание.
И лишь сказав это, Дин осознает, что по сути почти не шутит. В конце концов, не он ли бежал на другой конец мира от своей жизни? И тогда, словно окрылившись, он продолжает:
— Я серьезно. И, наверное, меня это удивляет даже больше, чем тебя, но... С твоей музыкой себя чувствую по-другому. Как будто мое место вообще не здесь.
— Дин, ты кое-чего обо мне не знаешь, — начинает Кас, по-прежнему не глядя на Дина. — Я могу производить впечатление довольно странного человека, но этому есть свое объяснение.
— Что я еще должен о тебе знать? Ты уличный чудак, который живет у черта на куличиках, но приходит на одно и то же место изо дня в день и наотрез отказывается давать мне свой номер телефона, — поток мысли Дина прерывается усмешкой. — Возможно, это я неадекватен, что набиваюсь в спутники к тебе, но с тобой мне точно все понятно. Вряд ли ты меня чем-то сможешь удивить, — победная улыбка озаряет лицо Дина.
— Дин, я из шестьдесят восьмого.
С этими словами улыбка ко всему готового человека трансформируется в крайнюю степень растерянности.
— Шестьдесят восьмого чего? — переспрашивает Дин.
— Года, — все так же невозмутимо отвечает Кас.
Дин не знает, в чьей адекватности сейчас ему стоило бы сомневаться и вообще стоит ли. И на обдумывание этой идеи у него уходит минуты три, пока они с Касом идут в абсолютной тишине, прерываемой лишь пением птиц.
— А я из Канзаса.
Когда Дин и Кас доходят до арки, сумрак уже норовит скрыться вслед за той сказочной звездной ночью над страной Оз. А они стоят, не решаясь сделать более не единого шага.
Дин протягивает Касу сумку. Тот закидывает ее на плечо.
— Дин, ты уверен? — с опаской уточняет он на всякий случай.
— Почему-то больше, чем когда-либо, — кивает он.
Шагнуть в пустоту, в неизвестность, так ли это страшно? И не страшнее ли остаться на месте? Или, хуже того — сесть в самолет в одиннадцать тридцать?
— Уж не знаю, какого хрена я друг Дороти, но давай, вперед, веди меня по дороге из желтого кирпича, — смеется Дин, начиная верить в безумие, которого, быть может, ему не хватало всю его жизнь.
— Ты из Канзаса. Может, поэтому, — отвечает Кас и протягивает Дину руку.
По мощеной улице все выше и выше взбирается предрассветное утро, силясь успеть схватить их, хотя бы коснуться лучами носка ботинка.
Утро щедро прольется светом под сводом арки.
Только их обоих ему уже не поймать.