Встретишь кляксу – убей кляксу!
Название: Этого не будет, Миша
Автор: This is BUMAGA
Бета: This is BUMAGA
Размер: мини ~ 6 000 слов
Пейринг/Персонажи: Дженсен, Миша, упоминаются Джаред, Дэннил, Вики, Клиф, Жен, дети
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU с легким намеком на фантастику, драма
Краткое содержание: Каждый раз, когда Дженсен говорит Мише, что это больше не повторится, Миша знает две вещи: это всегда мольба «больше никогда», и это всегда просьба — «когда-нибудь снова».
Предупреждение: нецензурная лексика; элементы гета, неграфично; у Дженсена и Джареда — только дружба
Дисклеймер: Что с психов взять!
— Этого не будет, Миша, — повторяет Дженсен, будто молитву. Уже в который раз убеждая по большей части самого себя. — Этого не будет никогда…
(Спустя одиннадцать лет)
Как же его все достали! Нет, он любит свою семью и обожает детей. И даже гордится, что их так много — девять на троих. И совершенно искренне признается во всех интервью, что любит не только своих, но и неугомонных детей Джареда и даже безбашенных отпрысков Миши — как родных, но…
Но как же порой хочется просто тишины. Просто побыть одному. Разве это так трудно? Всего лишь оставить его в покое — на час, на два, а лучше на весь день. Так нет же, вокруг снова ор, гам и беготня. Достали!
А ведь такое уже третий день — все то время, пока они здесь.
В первый день, правда, было еще хуже: когда они встретили своих и поселились, к ним почти сразу подошел парень из соседнего бунгало, попросил автограф. И, конечно же, сфотографировался со всеми, а потом его девушка, а потом их соседи. Отказывать фанатам не в их правилах. Да и приятно, что их узнают даже так далеко, как на Старой Земле. Отдохнуть на Терре не получается вовсе — там их троих знает каждая собака. Было приятно. Но потом к ним подошли в ресторане, с фотокамерами и маркерами, потом две хихикающие горничные, потом еще парень с проката виндсерфов, куда за каким-то хером понесло Джареда… В общем, закрытый частный отель, который им рекомендовали друзья и места в котором они бронировали заранее, ожиданий не оправдал.
Пришлось в срочном порядке продумывать запасной план. Слава Чаку, он нашелся довольно быстро: островной туристический отель, где на каждом острове стоит большой дом с автономным снабжением, — один. Где еду и все, что может понадобиться туристам для отдыха, подвозят по первому требованию. И где свято берегут неприкосновенность гостей. Домик оказался уютным, опрятным и сам остров всем понравился.
Особенно детям: на Терре давно нет таких чистых пляжей, а заходить в море опасно для здоровья. А Старую Землю уже почти полностью восстановили, по крайней мере, в этом районе: и вода здесь прозрачная и без запаха, и песок без мусора и не радиоактивный, а в воде даже водятся цветные рыбки, и кое-где поселились первые веточки нежных кораллов. Купаться в море можно, плавать тоже, поскольку море в бухте мелкое и ядовитых животных в нем нет — фирма это гарантирует, бегать босиком — пожалуйста, и даже маленькому Уэсли в песке рыться никто не запрещает. Кра-со-та!
Красота-то красота, но у детей от такой вседозволенности буквально сорвало крыши!
Нет, Дженсен прекрасно понимал, что кон на Земле — хороший повод не только себя показать, но и с семьями побыть. Совместить, так сказать, работу и отдых. Хиатус только начался, впереди плотная программа из конвенций, частных встреч с фанатами, интервью на нескольких каналах космовидения и в журналах и так далее. Летать придется много: шутка ли, пятнадцатый сезон! А тут два кона подряд да еще так недалеко от Терры, на Земле — в Риме и Торонто, а между ними четыре дня, которые можно приятно провести в красивом месте. Вот и решили вызвать сюда семьи, чтобы вместе отдохнуть, чтобы хотя бы увидеться с женами и обнять детей, потому что после Торонто им лететь на другой конец галактики, а это займет несколько недель.
Дженсен тоже был не против, он тоже соскучился. Он же не знал, что…
Что это окажется для него настоящим испытанием. На острове чужих нет, но как, оказалось, могут достать и свои. До белого каления!
Только приехали, надо на море. Ясно: надо, так надо. Полдня плескались, носились, орали. В общем, всем кагалом вели себя, как придурки. Бесились, не думая ни о чем, пока не закапризничали меньшие: за шумными забавами все как-то подзабыли, что в таком виде отдыха есть и свои минусы — готовить здесь нужно самим и заранее.
Хорошо, что сервис не подкачал — заказанные продукты привезли челноком через пятнадцать минут, а с помощью мужчин женщины быстренько справились с приготовлением обеда.
Поели.
Жены пошли укладывать спать младших, а чтобы старшие не мешали и не оставались без присмотра, выгнали их с мужчинами на улицу.
Ладно, это тоже можно понять.
После нескольких часов бултыхания в воде и игр в индейцев на берегу дети немного угомонились. Папы нацепили на них футболки, шорты и панамки, намазали солнцезащитным кремом, обрызгали спреем от всех видов насекомых и повели на экскурсию по острову в надежде, что усталые и переполненные впечатлениями, они пораньше уснут вечером.
Потом было снова купание — до тошноты.
И ужин. Младшие были вялыми, как вареные рыбы, старшие немногословными, а жены довольными и почти не обгоревшими.
Вот так незаметно первый их день подошел к концу.
Вечером дети, как и ожидалось, быстро уснули. Жены пошли приводить себя в порядок после интенсивного дня. Сейчас бы тоже отдохнуть в тишине, но…
Но всегда же есть Джаред!
— Полетели в бар! — предложил он между делом.
Ну Дженсен тоже выпить не дурак, да и где эти двое, Миша будет уж точно третьим. Костерман прилагается по определению. Вызвали челнок и полетели…
Нет, Дженсен не в претензии, оторвались они на славу. В темноте бара, да под мигающую лазерную музыку их бородатые красные рожи никто не узнавал, прятаться было не нужно, так что здесь и Клифу вполне можно было расслабиться и присоединиться к общей попойке. Наболтались и наржались вволю!
Нажрались, кстати, тоже хорошенько. Когда собрались улетать и когда жены уже оборвали их коммуникаторы, Джаред вспомнил, что не выгулял перед сном своих собак и порывался это сделать, хотя они и остались на Терре. А пьяненький Миша пытался влезть на сцену, чтобы спеть с оркестром караоке, и даже Клиф с трудом его удерживал.
Долетели без приключений — слава Чаку и туземным пилотам!
Оставалось выдержать бурю негодования в исполнении потерявших их жен. Но, на удивление, скандала избежать удалось, звезды явно были в тот вечер на стороне парней: Вики только глянула на них, кучей вываливающихся на песок из приземлившегося на площадке такси, повернулась к подругам и сказала серьезно:
— Так, девочки, берем этих и расходимся по спальням. Все хорошо, они целы, да и разговаривать с ними сейчас бесполезно. А утром они нам все, что причитается, отработают.
Виктория — умная женщина.
Но это одновременно и хорошо, и плохо. Скандала они избежали, избежали также и холодного игнорирования, которое чаще всего повисает в воздухе утром в подобных случаях. Но месть женщин была гораздо изощреннее и безжалостнее, чем прямая агрессия или ледяное молчание.
Не успели парни продрать глаза и оторвать тяжелые с похмелья головы от подушек, как послышался шум в апартаментах Коллинзов — это проснулся Уэсли, младший сын Миши, у него режутся зубки и просыпается он очень рано и всегда в плохом настроении. И, конечно, Вики отправила Мишу на кухню варить сынишке кашу, поскольку она вставала к малышу ночью, поэтому теперь настала очередь мужа накормить и успокоить малыша. Все вроде бы справедливо, все правильно. Просто Мише не повезло, что из всех детей его сын сейчас самый младший.
Не успел Дженсен задремать снова, как его растолкали. Над ним стояла загадочно улыбающаяся Дэннил:
— Дорогой, мы с девочками летим на шопинг. Приготовьте завтрак и накормите детей, потом отведете их на пляж. И попробуйте только допустить, чтобы они сгорели! Если мы задержимся, обед тоже приготовите — челнок с продуктами будет с минуты на минуту, мы все уже заказали. Вечером мы запланировали барбекю — замаринуйте мясо и приготовьте место для пикника. И, да, Дженни, еще не мешало бы прибраться — в доме полно песка и он уже скрипит под ногами даже на втором этаже. Скоро будет скрипеть на зубах и плавать в кофейнике. Обязанности распределите сами. Пока, дорогой, не скучай.
Чмокнула в щечку и свалила.
Заскучаешь тут! Разве у Золушки было время для скуки? Дженсен поднялся. Точнее, зомбидженсен.
Полдня пролетели, как два часа — даже присесть было некогда. Пока Миша нянчился с Уэсли, а остальные дети под присмотром Клифа носились вокруг дома, изображая сафари, Джаред в фартучке с кружевными оборками колдовал на кухне, а Дженсен мел, вытирал, мыл, чистил... Тут же не только песок — тут еще и бумажки. Работа Джей Джей. Она увлеклась в школе оригами, теперь режет или складывает фигурки из всего, что в руки попадется! Салфетки, визитки, фантики, бумажные кредитки, даже на багажные билеты покушалась, когда летели на Землю — еле спасли. И журналы: Женевьев в космопорту купила два журнала с обложкой, украшенной портретами Джеев — один забрала себе, другой отдала Дэннил, чтобы оставить на память. А Джей Джей, пока взрослые отвлеклись, до них добралась. Обложку с портретом папы и дяди Джареда, правда, оторвала и не испортила, но сам журнал, в том числе страницы со статьей про сериал, превратила в сорок восемь одинаковых журавликов…
Ну да Чак с ним, не наказывать же ребенка за творческие порывы! Надо было просто лучше прятать. Дженсен бы вообще не отреагировал на этот инцидент, если бы уже не пообещал переслать земной журнал со своей мордой для маминой коллекции… Ну да ладно, проехали!
Позавтракали.
Пляж и подвижные игры, чтобы никто не скучал. Для Уэсли индивидуальная программа — куличики из песка в тени пляжного зонтика. Миша лепит, Уэсли их давит ручкой или ножкой. И смеется. Миша лепит, малыш давит, хлопает в ладоши и хохочет. Короче, веселуха!
Потом к ним присоединились Зиппо, Эрри и Одди. Пошли конструкции посложнее — тоннели, дороги, дома. У Уэсли по-прежнему получалось только давить эти вершины инженерной мысли пухлой розовой пяткой.
Старшие так и проносились до самого обеда, периодически повисая на слоне-Костермане, охотясь на жирафа-Джареда и пугая из-за кустов крокодила-Дженсена. Почему крокодила, непонятно.
После обеда дневной сон требовался уже и папам, а не только малышам. Устали, как заразы! И как только женщины целыми днями сидят с детьми и не двигаются рассудком!
Но всем сразу — нельзя, потому что дети. Камень-ножницы-бумага… В общем, Дженсен проиграл. Джаред и Миша отправились дрыхнуть вместе с малышами, а Дженсен забрал старших и Клифа и пошел на другую сторону острова смотреть на пеликанов…
Ну что дальше рассказывать? После пикника и песен у костра лететь в бар у мужчин уже не было сил.
А тут еще женщины со своим… сексом. Как сговорились! Как только дети уснули, а мужики собрались спокойно пропустить по рюмашке под шелест прибоя, их по одному похитили коварные амазонки. Сначала Вики со своим: «Идем, покажу, какую прелесть я купила». Потом Жен: «Джей, посмотри, пожалуйста, у нас в комнате, кажется, кондиционер сломался».
А следом и Даня:
— Дженни, дорогой, кажется, в душе опреснитель не включается, мне срочно нужна твоя помощь…
У благодатного огня остался Костерман — одинокий и счастливый. Потому что одинокий.
В общем, после пытки домашними делами и возней с детьми добавились еще и истязания в спальнях.
Адские муки.
Нечеловеческие! Кажется, Дженсен от изнеможения забыл кончить. По крайней мере, на утро вспомнить об этом он уже не смог. Запомнил, что Дэннил удовольствие получила, иначе не стонала бы так и не улыбалась потом, лежа на спине и придурковато пялясь в потолок. Запомнил, что Жен за стеной тоже прокричала, как раненая чайка.
Отрубился под мерный стук кровати из спальни Коллинзов…
А на утро…
За уши поднять себя.
Всех умыть.
Покатать близнецов вокруг домика вместо лошадки. Слыша разрывающий уши радостный ор и громкое «н-но, пошла!»
Позавтракать.
Пляж, купание, брызги, беготня, ор.
Песок. В волосах, в глазах, в трусах, на зубах. В ушах, в заднице, в утреннем кофе. И ор.
И снова беготня. Сегодня они пираты. Все, кроме Уэсли и Клифа, у тех куличики. Куличики из песка и пиратский ор.
Ор по любому поводу.
Ор без повода.
И «папа, покатай», «папа, пошли прыгать», «дядя Дженсен, покажи рыбку»… Хохот, брызги, песок, ор…
И кажется, что только Джаред понимает, насколько Дженсен на грани. «Как только сможем, сбежим», — шепчет он в какой-то момент, чтобы жены и дети не слышали.
Вопрос в том, смогут ли? И как не свихнуться до этого момента.
«Пошли сейчас», — шепчет Дженсен с отчаянием в голосе уже через пять минут.
— Сейчас? — Джей недоуменно поднимает брови.
— Да, сию секунду! Нахрен из этого дурдома! Пока я кого-нибудь не убил…
Нет, Дженсен всех любит. Он прекрасно помнит, что любит. Но сейчас ему дико хочется кого-нибудь ударить.
— Давай вечером, после ужина, — шепчет Джаред.
— Ты настолько занят? — Дженсен злится.
— Я Джей Джей обещал…
Да, он обещал, Дженсен слышал. Они же сегодня пираты, а пиратам нужны треуголки, которые Джаред, благодаря увлечению Джей Джей оригами, научился делать
сегодня утром. А треуголки на этом острове можно сделать только из листов бумаги… вырванных из второго журнала. Нет, Дженсен понимает, что Джей Джей давно считает все, что принадлежит семье Падалеки, тоже своим. Так сложилось. Но… вот же черт, надежда уговорить Жен отдать ему второй экземпляр журнала со статьей разбивается на звенящие осколки. А противнее всего то, что Джаред, кажется, действительно увлечен: пока он говорил с Дженсеном, его руки свернули из разноцветного листа очередную уродливую треуголку. Которая, кстати, вечером все равно пойдет в огонь, на растопку. Потому что вечером снова барбекю.
Дженсен пылает от гнева, а Джаред берет в длинные пальцы новый листок, точнее, два, потому что без треуголки остался только Костерман, а на его огромную тыкву одного листа явно маловато. И начинает сосредоточенно складывать. Даже губы облизывает от удовольствия. А еще друг называется! Увлечение оригами для семилетней девочки — это нормально, но двухметровый тридцатисемилетний мужик, увлеченный конструированием бумажной треуголки — это слишком даже для стойкой психики Дженсена!
В отчаянии, ища спасения, Дженсен озирается по сторонам: у Миши — Уэсли. Но есть же еще Костерман! У Дженсена есть еще верный телохранитель, которому охранять их на необитаемом острове нет нужды, потому что не от кого, и поэтому его смело можно похитить до обеда. Где же он?
И сердце Дженсена тут же обрывается: мальчишки решили брать штурмом город, и пока они во главе с Томом изобретают стенобитную машину из пальмовых листьев и подтаявших конфет, Клиф, как истинный джентльмен, помогает дамам укрепить городские стены.
— Кли-и-иф! — стонет Дженсен, впрочем, уже догадавшись, что его предсмертный стон останется без ответа.
— Клифа мы не отпустим, — тут же откликается Вики, — кто еще сможет сдержать пыл детей, если они увлекутся? Всех детей.
Умная женщина. Действительно, кто? Увлекающийся Джаред, который и сам большой ребенок, когда дело касается игр? Или Миша, который никогда и не был по настоящему взрослым? Или Даня и Жен, размякшие в тени зонтиков, расслабленные и тоже потерявшие родительскую сноровку. Да пока они спохватятся, мальчишки повыбивают друг другу глаза своими «саблями». А Клиф их живенько скрутит, пока баталия не приобрела травмоопасный характер, и отнесет в воду — охлаждаться, причем хоть всех сразу, охапкой, весь табун, вместе с Джаредом и Мишей. И поможет защитить Вики, Одди, Мейсон, Джей Джей и их город.
И на строительстве Костерман тоже незаменим: он один загребает ручищами столько песка, что мальчишки такую городскую стену взять не смогут. Никогда! И Клиф тоже очень увлечен: у него вся лысина в песке, блестит от пота и вся побагровела от сосредоточенности. Нет, увлеченность пиратами для девятилетнего Уэста или восьмилетнего Томми — это нормально, Шеппу, которому пять, и трехлетнему Зиппо и сам Чак велел поддаться общему сумасшествию, а Одди и Эрри, подражая старшим Мейсон и Джей Джей, тоже не отстают. И это Дженсен понимает. Но стопятидесятикилограммовая туша в татуировках, увлеченная защитой города от пиратов? Ползущая по берегу на пузе и самозабвенно загребающая одним махом огромный, весом с него же, куличик? Потому что детям надо. Это уже слишком. К такому жизнь его не подготовила.
Дженсену хана!
Нет, они это серьезно? Оригами и пираты?
И куличики!!! Клиф взял у маленького Уэсли формочки и начал украшать верх песчаной городской стены куличиками, а Вики ему активно помогает.
Значит, оригами, пираты и куличики.
Как же его все достало! Дженсен разворачивается и идет.
Просто идет по берегу.
Уходит как тогда, на съемках. Куда глаза глядят.
Уходит прочь.
Нет, не об этом переживает Миша, заблудиться он не мог. Да тут весь остров можно обойти по периметру за полчаса! Опасностей тут нет — туристическая фирма гарантирует, да и Костерман еще вчера все проверил. Погода отличная: на море — штиль, и следы Дженсена прекрасно видны на мокром песке. Некуда ему тут деться.
Миша волнуется о другом: у Дженни был такой взгляд, когда он уходил, такой несчастный и такой усталый. И как остальные не замечают, что ему плохо? Или им просто наплевать?
А еще Дженсен ушел босой и без головного убора, а на небе жаркое экваториальное солнце. Не напекло бы. Если уже не…
Следы четкой цепочкой вьются по линии прибоя. Как там пели когда-то, когда Миша был еще молод? «Я готов целовать песок, по которому ты…» Миша улыбается сам себе.
А вот и Дженсен. Кажется, сердитый. Бросает в воду камешки.
Не камешки — камни. Размахивается со всей дури и швыряет. Губы плотно сжаты.
Звонок! Миша вздрагивает и автоматически приседает за ближайший камень. Наблюдает.
— Да чтоб тебя! — Дженсен остервенело дергает замок на кармане шорт, вытягивает коммуникатор, почти выкрикивает: — Да!
Миша наблюдает: Дженсену плохо, он бессознательно проводит ладонью по лицу, запускает пальцы в короткие волосы, ступни тонут в песке, голос громкий, с надрывом.
— Я просто хочу ненадолго остаться один… Нет, я не обиделся… Дэн, начерта мне здесь Клиф? Только Клифа мне здесь не хватало! От кого он должен меня охранять, от пеликанов?.. Нет, и Джареда мне не надо тоже! Не надо, я сказал! Дэнни… М-м-м…
Дженсен почти стонет, а у Миши сжимается сердце: как они не понимают! Как?
Дженсен слушает, закрыв глаза, говорит теперь тихо, но Миша все равно со своего места может кое-то слышать, а об остальном догадаться. Снова то же самое!
— Я просто хочу немного побыть один, я, что, не имею на это права?.. Нет, я ни на кого не обиделся, и у меня все хорошо… Нет, Джей, не ходи сюда… И Клифа звать не надо. Я немного погуляю и вернусь сам, не маленький… И коммуникатор отключать не буду — обещаю. Все, доволен? Ну и замечательно!
Дженсен сбрасывает сигнал, размахивается и…
У Миши и мысли не возникает, что коммуникатор не улетит. Буйное воображение даже нарисовало траекторию этого эпичного полета: крутящийся, отсвечивающий гранями на солнце, дорогой аппарат — бульк! — в волны. Красиво было бы.
Нет, не бросил. Что-то удержало его в последнее мгновение. Может, расквасит о камни? Тоже нет. Швяряет на мягкий песок. Устало опускается сам. Затих. Его Дженни…
Дженсен не спит. Черт те что крутится в голове! Да, он несправедлив, но он тоже человек, если кто забыл, и тоже имеет право быть несправедливым. Да, у него прекрасная семья, замечательные друзья и Клиф тоже никогда ничего плохого не делал — Дженсен не может этого не признать. Но всему есть предел! Он просто хочет тишины. Разве это так много? Или у него завышенные требования? Просто немного тишины. И отоспаться, пока не съехала крыша. Это все, чего он хочет.
Да, ему будет за свое поведение стыдно. Потом, позже. А сейчас он просто хочет тишины. И покоя — снаружи и внутри. И это все. Потому что, если этого не будет, он бросится в воду и… и поплывет отсюда нахрен! На соседний остров. И будет мечтать, чтобы он был необитаемым. Если его не сожрут по пути акулы, его найдут и спасут, и ему будет стыдно. Но это потом.
Потому что если он не побудет один, он кого-нибудь ударит, а это будет несправедливо, потому что он всех любит. И ему за эти мысли уже стыдно. Значит, правильно, что он ушел. Без объяснений, но это, как сказала Дэннил, тоже нехорошо. Надо было предупредить, потому как он подает плохой пример для детей, и пусть не удивляется, если они тоже начнут уходить, никому ничего не сказав. И она права, и ему перед женой и детьми стыдно. Но он не смог, потому что если бы он побыл там, в этом оре, еще хоть десять секунд… Короче, почему он должен оправдываться? Ушел, потому что не смог не уйти!
А сейчас он хочет побыть один. Разве это так трудно? Разве для этого надо вслух послать всех нахуй?
Впрочем, если надо, то он пошлет, хотя и не так воспитан. Если доведут, то он сможет. Наверное. И ему будет стыдно.
Стыдно и в этом случае, и в том. Тогда какая, нахрен, разница, как поступать, если результат одинаковый?
Дженсен не видит и не слышит, а, скорее, чувствует, как кто-то присел рядом. Бросает мельком взгляд, и снова закрывает глаза: Миша, кто же еще.
— Тебя Дэннил прислала?
— Нет.
Дженсен не верит, вздыхает, его ноздри гневно подрагивают. Не смотрит. Руки подложены под голову. Пушистые ресницы отбрасывают серую тень…
Миша невольно вздыхает тоже:
— Я тебе бейсболку принес.
Дженсен не смотрит, протягивает руку. Миша вкладывает в пальцы Дженни бейсболку, ненавязчиво касаясь пальцев. На секунду, не больше.
А потом бейсболка летит, падает на влажный песок, не долетая до воды. Дженсен сердится, сдвигает брови:
— Все, иди. — Он красивый, даже когда злой.
Естественно, после его слов никто и никуда уходить не собирается.
Черт бы его подрал! Дженсен даже с закрытыми глазами ощущает, как Коллинз смотрит на него. Коллинз — это бездонной синевы глаза.
И взгляд. Черт его знает, что такого в его взгляде, но от него не спрятаться! Они здесь вдвоем, и Миша себя не сдерживает, смотрит, не мигая. Он уже раз десять раздел Дженсена этим своим обволакивающим взглядом, и это напрягает.
— Не уходишь? — бурчит Дженсен. — Кто б сомневался…
— Я просто полежу рядом.
Миша действительно просто тихонько ложится рядом, опираясь на локоть. И просто смотрит.
— А я хочу побыть один, — огрызается Дженсен.
— Я понял, — отвечает Коллинз.
И не уходит, а Дженсену нечем крыть.
На это не насмотреться — вовеки веков! Жаль, что Коллинз — не Кастиэль, он бы смотрел на это чудо без сна и отдыха, он бы был рядом даже тогда, когда Дженсен не знал бы о его присутствии. Он смотрел бы на Дженсена даже тогда, когда Дженсен еще не знал о его существовании. От начала времен и до заката вселенной.
Глаза Дженни сейчас закрыты и это хорошо: значит, Коллинз пока не утонет в их сияющей зелени, останется какое-то время на плаву. Поборется еще, понимая всю тщетность такой борьбы — на самом деле, он давно уже на дне. С первой встречи, с первого дубля, с первой ночи…
Золотистая кожа. Джаред уже шоколадный, Миша тоже напоминает тост с румяной корочкой. Даже детишки подзагорели, а Дженсен все еще светлый, разве что веснушки с каждым днем становятся ярче. Золотые пылинки — на носу, на щеках, на лбу, на веках. Даже на губах, но о губах потом.
И на руках — у Дженни красивые руки. У него нет ничего некрасивого.
Веснушки на груди, так хочется поцеловать его в грудь, но тогда Дженсен дернется, нахмурит брови, возможно, пошлет его нахер. Недотрога.
Пока можно смотреть — и только. А смотреть можно бесконечно.
На профиль. Идеальный. Точеный подбородок с рыжеватой щетиной вздернут кверху. Упрямец.
На благородный нос с четко очерченными крыльями и веснушки на носу.
У Дженсена везде веснушки — везде, где достает и не достает взгляд. У Коллинза встает.
Блики от воды прыгают по светлой коже, скользят по розовым ступням, по икрам, мускулистым бедрам, по животу, по щеке. Коллинз следит за ними, ревнует. Им можно ласкать Дженсена, а ему нельзя. Взгляд невольно снова возвращается к лицу Дженсена. И исследует его снова, как в первый раз, никогда не устает.
Коротко стриженые волосы — мягкие, Миша знает это точно.
Пушистые ресницы.
Плавная линия скул.
Пролысинка в бороде, по бокам красивого рта. Обожаемая. Как и все прочее.
И губы. Коллинзу наплевать, что их воспевали все, кому не лень. Губы Дженсена — его спусковой механизм, его болевая точка, его крест. Дженсен весь — его центр мироздания, но губы — этого мироздания венец. Смотреть на них — счастье. Смотреть на них — больно. Не видеть их — пытка. Миша не отводит взгляд — он мазохист, не иначе. Сколько он выдержит еще этой невыносимой боли?
Дженсен вздыхает снова, его грудь вздымается и плавно оседает, он не смотрит:
— Не уйдешь? — Миша медленно качает головой, не сводя с Дженсена зачарованного взгляда. Дженсен не удивлен. И не раздражен. И не озадачен. Он просто продолжает говорить за двоих: — Тогда лежи молча.
Коллинз и так молчит, ком в горле не дает ему говорить. Хочется пить, но питьевой воды здесь нет. Только море и Дженсен — его родник, его живой источник, его оазис в пустыне. Который утоляет жажду, но которым не напиться вовек. И Миша припадает к нему губами — к веснушкам на локте, едва-едва. Дженсен не отстраняется. Не реагирует. Вообще.
И это хорошо. Значит, сегодня у Миши есть шанс.
Впрочем, шанс есть всегда, и если об этом не знает мозг, то тело знает наверняка — у Миши стоит, в шортах горячо и тесно, а сердце набирает темп. «Тук-тук! Тук-тук! Джен-сен! Джен-сен!» Терпеть нет сил, но Миша должен. Пока. Дженсен не оттолкнет — никогда, но осадить можно и не прикасаясь: словом или взглядом. Дженсен не всегда похож на пушистого кота, его слова могут хлестать, как плеть, и все об этом знают — и враги, и друзья. И его взгляд не всегда сияющий, искрящийся и добрый, как детская сказка, его глаза могут пригвоздить к месту или ударить, подобно электрическому току. Иногда Мише кажется, что они могли бы даже убить.
Но сейчас говорить Дженсену лень, а его глаза закрыты.
И Миша смелеет: скользит губами по плечу. Это не поцелуи пока, а легкие прикосновения. Щекотные — Дженсен поводит шеей, хмурится:
— Не сейчас.
Ого! Член Миши вот-вот прорвет плотную ткань, а сердце стучит уже в ушах. «Не сейчас» — это даже не «не надо» и тем более не «никогда», «не сейчас» — это почти обещание, почти подарок, почти…
Нет, его не устраивает «почти», он и так слишком обделен, слишком голоден, слишком изнывает от жажды. Коллинз умеет ждать, но ждать невыносимо больно…
Море шумит и пахнет морем.
А Дженсен пахнет морем и Дженсеном. Такая приятная кожа…
— Угомонись, Миш, совсем не до тебя! — почти мольба, почти просьба.
Мольба остановиться, просьба продолжать. Он еще злится, но причина его раздражения — не море и не Миша. Причина — он сам, буря в его усталой душе, и кому, как не Коллинзу, знать, как усмирить эту бурю.
Море шумит, плещется ритмично, шурша мокрыми песчинками. Умиротворяющее, игривое, доброе. Море пахнет морем и немного Дженсеном. Дженсен пахнет сексом.
Миша не может больше ждать. Не хочет. Приподнимается на руке, прижимается губами к губам Дженсена. И это уже поцелуй, не просто легкое прикосновение. Дженсен мычит, но не отстраняется:
— Мы же договаривались, Миш.
Почему он до сих пор говорит? Это мешает. Слова сейчас совершенно неуместны, любые слова. Нахрена они вообще?
— Я помню, — шепчет Миша в теплые губы.
И целует снова.
Любовь противоречива по своей сути, поэтому противоречие между словами и действиями нисколько не смущает обоих. Дженсен отвечает — скорее бессознательно, чем осознанно. Они договаривались, и Миша об этом помнит, значит, все нормально. А то, что продолжает целовать, так это потому, что они одни, потому что их никто не видит и потому, что Миша его любит. И все это вместе настолько логично и естественно, что никакого противоречия во всем этом нет. Или не так?
Думать не хочется, мысли — враги. Дженсен думал вчера, думал сегодня утром, и к чему это привело? К разочарованию, раздражению и неконтролируемому гневу, который грозил выплеснуться на близких ему людей, если бы он не ушел прочь. Зачем они оказались здесь? Отдыхать, в том числе и от мыслей. Так зачем тогда Дженсен забивает свою многострадальную голову чепухой? Ему уже стыдно. Как он и думал.
Он здесь, чтобы расслабиться, чтобы сбросить с себя лишнюю шелуху, лишние, порой надуманные, заботы. Забыть на время о работе, о съемках, о конах, о поклонниках. Обо всем внешнем мире забыть. И просто почувствовать себя живым. Почувствовать себя настоящим. Насладиться морем и солнцем, послушать шум прибоя, подставлять кожу легкому ветерку и ласковым поцелуям…
Поцелуям?!
— Миш?! — Дженсен соскальзывает с заоблачных высот.
И сразу попадает в объятия Коллинза. Черт знает что такое!
— Дженсен, лучше заткнись, — шепчет Миша едва слышно.
И смотрит. Близко-близко. Миша — это глаза. Дженсен даже подумывал иногда: а это действительно Коллинз исполняет роль ангела Кастиэля? Или это ангел тайно спустился с небес, чтобы изображать актера Коллинза? Мысли — враги. Глаза Миши нереальные — яркие, синие, синее тропического неба над его головой. Удивительной красоты глаза. Нереальный и его взгляд — неземной, обволакивающий, затягивающий в бездонные космические просторы. Навсегда. Особенно, когда они так близко. Особенно, когда он смотрит так.
Сказать что-то хочется, но отчего-то нет сил. Нет желания.
Нет смысла.
Он здесь, чтобы быть живым. Быть настоящим. Миша — настоящий. И так нежно целует.
Так горячо.
Вот и Дженсен возбудился — отвечает на поцелуи все жарче. Главное теперь — не спугнуть.
Дженсен — топ. Сейчас и по сути.
Но иногда может и принять. Вспомнить, так сказать, далекую молодость. Очень редко. Когда предельно расслаблен или, наоборот, находится в крайней степени взвинченности. Тогда он может позволить делать с собой все, что захочется.
Но это нечасто. И явно не сегодня. Главенствовать Мише долго Дженсен не дает, нажимает на плечо, переворачивает на спину. У Дженсена такие сильные руки…
Они целуются. Член Дженсена упирается Мише в бедро. Песок скрипит на зубах, сыплется с плеча…
Дженсен кривится:
— Ты когда-нибудь занимался любовью на пляже?
Миша улыбается: занимался. С Дженсеном. В один из прошлых хиатусов. Дженсен тоже об этом помнит. Должен помнить — не настолько он тогда был пьян, чтобы все забыть.
Миша не отвечает, возится, ерзает задом по песку, ковыряясь в карманах, находит. Презерватив для анального секса — синий блестящий квадратик.
— Ты подготовился? — брови Дженсена удивленно ползут вверх. Миша улыбается и молчит, Дженсен хмыкает: — Скотина!
Он не сердится, только делает вид. Думает. Но, слава Чаку, думает не о том, надо ли, а о том, как — за лишние мысли Дженсена, порой, хочется хорошенько звездануть по башке!
— В море? — правая бровь остается вверху. Задорно так!
Миша кивает, протягивает Дженсену руку — тот легко поднимает его на ноги.
Наспех сброшенные шорты остаются где-то на берегу.
Сжимать презерватив в пальцах неудобно, но его время еще не пришло.
Море теплое, на губах немного солоно.
Они прижимаются друг к другу мокрыми телами — и над водой, и под. Миша руки пока сильно не распускает, обнимает Дженсена за спину, а бедро заводит между его ног.
Солнце слепит глаза, отражаясь от волн и глаз Дженсена. Миша щурится, целует Дженсену грудь. Колючая. И как только Дэннил это терпит? Миша удаляет волосы постоянно, а Дженни во время хиатуса расслабляется. Рыжей бородищи ему мало, он еще и на груди кустарник отращивает. Ленивый котяра!
Но Миша его любит таким, какой он есть. Потому что не любить не может. Отстраняется и смотрит. Любуется. Приподнимает бедро, ласкает под водой, проводя медленно по горячей коже, осторожно дотрагиваясь до поджавшихся яичек.
Дженсен взгляда не выдерживает: берет Мишу за плечи, разворачивает.
Что бы ни думали, у Коллинза красивый зад. На самом деле. Тело обыкновенное, но зад — что надо. Миша его смешно оттопыривает. Не слишком сильно. Хочет, но боится испугать излишним напором.
Зря боится. Дженсен улыбается: Миша все равно не видит. Целует его в затылок, в мокрые черные пряди. Мишу гнет навстречу, он задерживает дыхание и, скорее всего, закрывает глаза. Он делает так всегда. Свои нереальные глазищи. Зашторивает свой синий космос, ныряя в него с головой.
Дженсен медлит, дразнит, ласкает ладонями его грудь. Прижимается к заднице членом, притирается между ягодиц.
Ладно, хватит! Кладет руки на плечи Миши, скользит вниз до самых ладоней. Медленно, а улыбка не сходит с его губ. Презерватив сам выскальзывает из ладони Миши в пальцы Дженсена.
Упаковка уплыла по волнам. Она растворится потом сама — Миша покупает только экологически безопасные вещи.
Ему немного больно, хотя Дженсен и старается. Но пальцы не член, их всегда мало, а игрушек у них с собой нет. Дженсену становится смешно:
— Лучше бы ты вместо кепки дилдо с собой захватил… — замечает он.
И представляет, как Миша шел бы по пляжу с фаллоимитатором, торчащим из кармана шорт…
— Когда же ты заткнешься? — шепчет Коллинз в ответ.
Дженсен смеется, направляет член рукой, надавливает сильнее. Смазка с презерватива не смоется сразу, но и тянуть долго нельзя — запасного у них нет. Миша тоже это понимает, отставляет попу назад, старается расслабиться. Пускает. Дженсен осторожно проталкивает член внутрь.
Миша — это глаза.
И крепкий зад. Ягодицы гладкие, без волос, он готовился. Он всегда готов…
А еще Миша — это руки. Ласковые. Нахальные. Бережные.
Он трогает Дженсена, поднимая руки вверх. Достает ладонями до головы, запускает пальцы в волосы, осторожно прижимает к себе. Чтобы Дженсен не забывал его целовать — плечи, шею, за ухом… целовать куда угодно. Чтобы чувствовать на коже его губы, чтобы слышать его горячее дыхание.
Дженсен. Дженсен. Дженсен…
А потом Миша опускает руки вниз. Заводит назад, гладит Дженсена по бедрам, обнимает за поясницу. Сдерживает.
А позже уже торопит. Дженсен — ленивый кот, но не в сексе. В сексе Дженсен — огонь. Вот и пусть зажигает! По полной.
Миша выгибается в пояснице насколько может сильно, а Миша, между прочим, гибкий, и Дженсена это заводит. Дженсен двигается быстрее, трахает его размашисто и сильно. Вода хлюпает между телами, разбрызгивается фонтанчиками, щекочет спину.
Миша торопит, задает ритм. Не хочет стонать, но стонет. Само получается. Дженсен меняет угол, бьет головкой по простате, ускоряется. Мелкие разряды щекочут изнутри, тягучим теплом отдаются в поясницу, тяжестью наполняют горячий пах. Расслабившийся член наливается снова, колышется впереди, как спиннинг, с его головки срывается густая прозрачная капля, яйца бессильно болтаются в воздухе.
Миша не чувствует в глубине, но краями ануса ощущает прекрасно. Член Дженсена мощно пульсирует, сперма порциями распирает его изнутри. Резкими толчками выстреливается в презерватив. Член вибрирует, простата Миши вибрирует в ответ.
На секунду в глазах темнеет, в ушах шумит и горло издает утробные звуки. Не стон, а какой-то хрип.
Миша кончает, а Дженсен стонет за ухом. Низко, как умеет только Дженсен. Его Дженни. Его нежно рычащий медведь.
Волна смывает сперму с головки спиннинга, уносит мутное облачко прочь.
А вот теперь на него можно смотреть безнаказанно. Ласкать, гладить, трогать, где хочется. Удовлетворенный котяра не будет сопротивляться, у него в голове сейчас ни одной мысли, на красивых губах блуждает загадочная улыбка. Улыбка Моны Лизы.
Солнце в зените, тела на песке почти не отбрасывают тень. На небе — ни облачка.
Кожа Дженсена золотистая в золотых веснушках, завитки волос на лобке тоже отливают золотом. Миша перебирает их пальцами, пока в них снова не добрался песок, любуется. Дженсен — совершенство. Совершенство везде.
Миша улыбается, кладет ладонь на расслабленный член — мягкий золотой червячок среди золотых завитков. Милый.
Дженсен красивый. От восхитительно прекрасного лица до кривых ножек, и даже до маленького, сейчас беспомощно расслабленного, члена. Миша гладит червячка, а червячок выпускает из-под капюшона капельку предъэякулята.
Миша улыбается: действительно, какого черта?
Брать глубоко получается не всегда — он же не профессиональная шлюха, в конце концов! Но ради Дженни он постарается. Ради его Дженни.
Член у Дженсена не слишком большой, но твердый и ровный. Идеальный.
Головка неприятно проскользнула по боковине горла, всколыхнув рвотный рефлекс. Дженсен дышит рвано, пытается сам задавать ритм, но Мише так неудобно. Он на время выпускает член Дженсена изо рта. Усмиряет рефлексы. Губы горят.
Переползает ему между ног, руками разводит бедра шире. Вспоминает тот кон, где Дженсен развел ноги, демонстрируя Мише свой пах, и смотрел он тогда так зазывно.
Мишу тогда накрывало, как никогда раньше, никак успокоиться не мог... Рыжая заноза!
Миша улыбнулся: сейчас он оторвется, отомстит. Он умеет, когда надо, Даня не сделает Дженсену настолько хорошо.
Миша встает на колени, оттопырив голый зад, опускает лицо. Натягивается ртом на член — как можно сильнее, берет все, что есть, до самых рыжих кудрей. Чувствует, как Дженсен лихорадочно вцепляется пальцами в его волосы…
Ну что ж, Мише как никогда помогает его философский склад ума: все заканчивается, хорошее тоже. Дженсен кончил, Миша тоже — додрочил, глядя на то, как кончает Дженсен: на его полуоткрытые пухлые губы, розовые от возбуждения. На напряженную складочку между бровями, на ритмичные спазмы, дергающие мышцы живота, на каплю спермы, запутавшуюся в рыжих завитках. Кончил бы и не прикасаясь к своему члену, но так было не настолько мучительно.
Потому что надо было быстрее.
Потому что смотреть долго на Дженсена больно. Его Дженни.
И не его.
Да, Коллинз точно чертовый мазохист!
Все кончается: Дженсен кончил, и в его красивую голову вернулись мысли. Он не нагрубит, не упрекнет, нет. Просто лежит тихо и не смотрит. Его глаза теперь направлены на горизонт — туда, в необозримую синеву. В синеву не-мишиных-глаз. Сердце сжимается: мозг знает, но сердце не принимает.
Тук-тук. Тук-тук. Джен-сен. Джен-сен…
Дженсен смотрит на горизонт, а его пальцы бессознательно гладят Мишу по груди. Гладкой.
Нежно. Ласково. Больно.
Гладят там, где родинка. Лучше бы целовали.
— Миш, — зовет Дженсен. Голос тихий: как мольба, как просьба. Мольба «больше никогда», просьба «когда-нибудь снова». — Миш, мы же договаривались…
Коллинз вздыхает:
— Я помню, Дженс.
— Этого не будет, Миша. Больше не будет никогда.
— Почему? — Миша знает ответ, но его философия дает сбой, мозг знает, но не принимает душа.
— Миш, — Дженсен колеблется, они уже обсуждали это, — я просто не могу. Мы потом так глупо палимся на конах… Мне не нужны сложности, ты же знаешь: у меня карьера, жена, дети…
— …и Падалеки? — Миша переступает запретное. От навалившегося отчаяния, от щемящей боли.
Дженсен бестактности не замечает, кивает серьезно:
— И Падалеки. Джаред — друг, и я этой дружбой дорожу, и… и он не догадывается...
«Догадывается-догадывается, даже не сомневайся», — хочет сказать Миша, но не говорит. Это лишнее. Ему больно, но Дженсену он больно делать не будет.
— Иди первый, — в голосе Дженсена сожаление. Не от того, что это произошло снова. А от того, что это должно прекратиться. Так ему кажется.
Миша не отвечает. Возможно, Дженсен даже прав. Возможно, так правильно. Но кто сказал, что правильно — это всегда правильно?
Он уйдет. Без мыслей. Мысли — враги.
А Дженсен останется. Проводит его виноватым взглядом…
— Не нашел? — Дэннил волнуется.
Вики же ничего не говорит, только смеривает мужа понимающим взглядом. Вики — очень умная женщина. А еще она — друг, лучше которого нет.
Дети подбегают — Миша треплет по макушке Уэста, приобнимает красотку Мейси. Приседает рядом с крошкой Уэсли, чмокает его в пушок на тыковке, улыбается нежно.
У Уэсли черные волосы и зеленые глаза. Вики даже как-то пошутила, что если бы она не была точно уверена, что Уэсли — ее сын, она бы думала, что это Миша от Дженсена залетел…
Миша теперь на какое-то время будет особенно нежен с женой и детьми, особенно внимателен. Так бывает каждый раз. И Вики это ценит. Виктория — поразительно умная женщина.
Через время является и Дженсен — не с той стороны, куда уходил, а со стороны дома. Видно, специально прокрался мимо всех и стырил на кухне пустую бутылку. Партизан хренов! В бейсболке и мятых шортах. Очень беспалевно.
Дженсен улыбается:
— Джентльмены удачи! — кричит, еще не дойдя до детей, те поднимают в его сторону головы. — Знаете, что я нашел? Море прибило к берегу бутылку, а в ней…
Дети налетают на Дженсена, глядят с любопытством, младшие прыгают нетерпеливо:
— Что там, папа? Что, дядя Дженсен?
Дженсен театрально извлекает из бутылки журнальный листок с наспех нацарапанными каракулями — листок, до которого чудом не смогла добраться со своим оригами Джей Джей. Дженсен играет удивление, даже рот открывает и выпучивает глаза:
— Па-па-а-ам! Послание. И мне кажется… кажется, это пиратская карта сокровищ...
А что? Неплохая мысль. Пока дети будут заниматься поиском сокровищ, меньше будут носиться, орать и вообще путаться под ногами взрослых. Пусть развлекаются!
— И вы их обязательно найдете, только вечером, — к ним приближается Жен, маша рукой: — Айда обедать! А кто доест все овощи, получит мороженое!
— Мороженое! Мороженое! — радостно прыгают дети.
Дженсен поднимает на руки Одетту, берет за ручку Эрри. Том, Уэст, Шеп, Мейсон, Зиппо и Джей Джей идут сами. И они всем табуном двигаются в сторону дома, кто болтая с Дженсеном, кто друг с другом, кто бегая наперегонки. Дженсен обожает детей.
Миша с Уэсли на руках идет следом, потом разомлевшие Дэннил и Вики, Джаред и потный Клиф — последние.
Миша смотрит Дженсену в спину. Не жалеет ни о чем. Все-таки ему было сегодня хорошо! И вообще — лучше счастье на миг, чем вообще никогда.
И Дженсену тоже понравилось: он шел спокойный, тихий, любящий, буря в его душе улеглась. Его Дженни и не его. Прямая спина, мускулистые ягодицы, обтянутые дурацкими шортами, ноги колесом… расцеловать бы это все и облизать снова! И хрен с ним, песком… При всех. И хрен с карьерой и женами…
Джаред обгоняет Мишу, хлопает его по плечу огромной лапищей, выводя из пустых грез, улыбается ямочками на смуглых щеках, шепчет заговорщицки:
— После заката — смоемся из этого дурдома в бар? Возьмем Дженсена и улетим! Или лучше закажем катер и свалим на ночную рыбалку со спиннингом, как думаешь?
Можно и в бар, и со спиннингом… И даже с Джаредом, лишь бы к Дженсену ближе.
Раз уж иначе нельзя.
(Через несколько недель… или месяцев… или непринципиально когда)
Черт бы подрал эти коны! От них крыша едет! Нет, Дженсен точно любит своих фанатов. Они классные. И они уже каким-то образом разнюхали, что будет шестнадцатый сезон.
Фанаты их сериала — лучшие. Но их, блядь, миллионы! Каждому надо улыбнуться, пока спазмы не начинают сводить лицевые мышцы. От автографов немеют пальцы, хотя он любит давать автографы, он в этом уверен. И с каждым надо сфоткаться, не подавая виду, когда какой-нибудь гей или толстая тетка, думая, что никто не видит, пощупают его на фотоопе за зад. Нет, Дженсен толерантен, предельно сдержан и фантастически терпелив со всеми. Блин, да у Эклза ангельское терпение! Но даже этому терпению есть предел!
И как только остальные выдерживают? Ладно, Миша — он по жизни отбитый, но Джей… Хрен он подвержен депрессии, если терпит все это и продолжает искренне улыбаться! Как солнце, светится, еще и Дженсена поддерживает. Да Падалеки спокойный, как удав, даже когда его лапают за жопу! А вечером, особенно после пивка, дрыхнет, как сурок — умиротворенный и довольный жизнью. Неужели только Дженсена накрывает?
Скорее бы отпуск… А лучше сразу съемки, потому что он любит семью и детей, но…
Черт! И перед Мишей неудобно. В который раз. Дженсен сам его провоцирует, а потом сам отталкивает. Ведет себя, как последняя сволочь! Стыдно.
— Миш! — Дженсен вздыхает.
Стряхивает мимо пепельницы, но ему на это точно наплевать. Ну да, закурил сегодня. Сорвался. Кому какое дело!
Дженсен привстает на локте, тушит сигарету о край пепельницы, вглядывается в окно. Окна его номера и номера Джея располагаются на фасаде и в них надо задергивать шторы, чтобы ослепительный свет уличных фонарей не мешал уснуть. Номер Миши выходит во двор гостиницы и там темень непроглядная, звезды и черный лес вдалеке.
Дженсен выбирается из-под одеяла, из-под ласковой Мишиной руки. Рука, лишенная опоры, безвольно падает на простыни.
Дженсен подходит к окну, шлепая босыми ступнями по паркету, отдергивает пыльные шторы, смотрит вдаль. Скоро будет светать, а они все не могут угомониться, насладиться друг другом. Трахаются, как подростки. Это пора прекращать.
Все это.
Утром кон, и снова будет все, как всегда после секса. Как каждый раз. Они снова будут пошло шутить и ржать, как придурки. А Миша тайком будет стараться прикоснуться к нему лишний раз, дотронуться нежно, по-особенному, будет смотреть этими своими синими…
Дженсен вздыхает, оглядывается: он голый, и Миша не спускает с него немигающего взгляда. Восхищенного, затягивающего. Миша — это глаза. Космические. Что он видит без света? Только черный силуэт на фоне окна. Неужели ему этого достаточно? Дженсен и сам еле видит Мишу в темноте, только блики в его глазах.
Миша любуется. Любит. Перед Мишей стыдно.
Дженсен отводит взгляд, старается придать голосу твердость:
— Мне жаль, но… больше этого не будет, Миша… Не будет никогда…
Автор: This is BUMAGA
Бета: This is BUMAGA
Размер: мини ~ 6 000 слов
Пейринг/Персонажи: Дженсен, Миша, упоминаются Джаред, Дэннил, Вики, Клиф, Жен, дети
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU с легким намеком на фантастику, драма
Краткое содержание: Каждый раз, когда Дженсен говорит Мише, что это больше не повторится, Миша знает две вещи: это всегда мольба «больше никогда», и это всегда просьба — «когда-нибудь снова».
Предупреждение: нецензурная лексика; элементы гета, неграфично; у Дженсена и Джареда — только дружба
Дисклеймер: Что с психов взять!
— Этого не будет, Миша, — повторяет Дженсен, будто молитву. Уже в который раз убеждая по большей части самого себя. — Этого не будет никогда…
(Спустя одиннадцать лет)
Как же его все достали! Нет, он любит свою семью и обожает детей. И даже гордится, что их так много — девять на троих. И совершенно искренне признается во всех интервью, что любит не только своих, но и неугомонных детей Джареда и даже безбашенных отпрысков Миши — как родных, но…
Но как же порой хочется просто тишины. Просто побыть одному. Разве это так трудно? Всего лишь оставить его в покое — на час, на два, а лучше на весь день. Так нет же, вокруг снова ор, гам и беготня. Достали!
А ведь такое уже третий день — все то время, пока они здесь.
В первый день, правда, было еще хуже: когда они встретили своих и поселились, к ним почти сразу подошел парень из соседнего бунгало, попросил автограф. И, конечно же, сфотографировался со всеми, а потом его девушка, а потом их соседи. Отказывать фанатам не в их правилах. Да и приятно, что их узнают даже так далеко, как на Старой Земле. Отдохнуть на Терре не получается вовсе — там их троих знает каждая собака. Было приятно. Но потом к ним подошли в ресторане, с фотокамерами и маркерами, потом две хихикающие горничные, потом еще парень с проката виндсерфов, куда за каким-то хером понесло Джареда… В общем, закрытый частный отель, который им рекомендовали друзья и места в котором они бронировали заранее, ожиданий не оправдал.
Пришлось в срочном порядке продумывать запасной план. Слава Чаку, он нашелся довольно быстро: островной туристический отель, где на каждом острове стоит большой дом с автономным снабжением, — один. Где еду и все, что может понадобиться туристам для отдыха, подвозят по первому требованию. И где свято берегут неприкосновенность гостей. Домик оказался уютным, опрятным и сам остров всем понравился.
Особенно детям: на Терре давно нет таких чистых пляжей, а заходить в море опасно для здоровья. А Старую Землю уже почти полностью восстановили, по крайней мере, в этом районе: и вода здесь прозрачная и без запаха, и песок без мусора и не радиоактивный, а в воде даже водятся цветные рыбки, и кое-где поселились первые веточки нежных кораллов. Купаться в море можно, плавать тоже, поскольку море в бухте мелкое и ядовитых животных в нем нет — фирма это гарантирует, бегать босиком — пожалуйста, и даже маленькому Уэсли в песке рыться никто не запрещает. Кра-со-та!
Красота-то красота, но у детей от такой вседозволенности буквально сорвало крыши!
Нет, Дженсен прекрасно понимал, что кон на Земле — хороший повод не только себя показать, но и с семьями побыть. Совместить, так сказать, работу и отдых. Хиатус только начался, впереди плотная программа из конвенций, частных встреч с фанатами, интервью на нескольких каналах космовидения и в журналах и так далее. Летать придется много: шутка ли, пятнадцатый сезон! А тут два кона подряд да еще так недалеко от Терры, на Земле — в Риме и Торонто, а между ними четыре дня, которые можно приятно провести в красивом месте. Вот и решили вызвать сюда семьи, чтобы вместе отдохнуть, чтобы хотя бы увидеться с женами и обнять детей, потому что после Торонто им лететь на другой конец галактики, а это займет несколько недель.
Дженсен тоже был не против, он тоже соскучился. Он же не знал, что…
Что это окажется для него настоящим испытанием. На острове чужих нет, но как, оказалось, могут достать и свои. До белого каления!
Только приехали, надо на море. Ясно: надо, так надо. Полдня плескались, носились, орали. В общем, всем кагалом вели себя, как придурки. Бесились, не думая ни о чем, пока не закапризничали меньшие: за шумными забавами все как-то подзабыли, что в таком виде отдыха есть и свои минусы — готовить здесь нужно самим и заранее.
Хорошо, что сервис не подкачал — заказанные продукты привезли челноком через пятнадцать минут, а с помощью мужчин женщины быстренько справились с приготовлением обеда.
Поели.
Жены пошли укладывать спать младших, а чтобы старшие не мешали и не оставались без присмотра, выгнали их с мужчинами на улицу.
Ладно, это тоже можно понять.
После нескольких часов бултыхания в воде и игр в индейцев на берегу дети немного угомонились. Папы нацепили на них футболки, шорты и панамки, намазали солнцезащитным кремом, обрызгали спреем от всех видов насекомых и повели на экскурсию по острову в надежде, что усталые и переполненные впечатлениями, они пораньше уснут вечером.
Потом было снова купание — до тошноты.
И ужин. Младшие были вялыми, как вареные рыбы, старшие немногословными, а жены довольными и почти не обгоревшими.
Вот так незаметно первый их день подошел к концу.
Вечером дети, как и ожидалось, быстро уснули. Жены пошли приводить себя в порядок после интенсивного дня. Сейчас бы тоже отдохнуть в тишине, но…
Но всегда же есть Джаред!
— Полетели в бар! — предложил он между делом.
Ну Дженсен тоже выпить не дурак, да и где эти двое, Миша будет уж точно третьим. Костерман прилагается по определению. Вызвали челнок и полетели…
Нет, Дженсен не в претензии, оторвались они на славу. В темноте бара, да под мигающую лазерную музыку их бородатые красные рожи никто не узнавал, прятаться было не нужно, так что здесь и Клифу вполне можно было расслабиться и присоединиться к общей попойке. Наболтались и наржались вволю!
Нажрались, кстати, тоже хорошенько. Когда собрались улетать и когда жены уже оборвали их коммуникаторы, Джаред вспомнил, что не выгулял перед сном своих собак и порывался это сделать, хотя они и остались на Терре. А пьяненький Миша пытался влезть на сцену, чтобы спеть с оркестром караоке, и даже Клиф с трудом его удерживал.
Долетели без приключений — слава Чаку и туземным пилотам!
Оставалось выдержать бурю негодования в исполнении потерявших их жен. Но, на удивление, скандала избежать удалось, звезды явно были в тот вечер на стороне парней: Вики только глянула на них, кучей вываливающихся на песок из приземлившегося на площадке такси, повернулась к подругам и сказала серьезно:
— Так, девочки, берем этих и расходимся по спальням. Все хорошо, они целы, да и разговаривать с ними сейчас бесполезно. А утром они нам все, что причитается, отработают.
Виктория — умная женщина.
Но это одновременно и хорошо, и плохо. Скандала они избежали, избежали также и холодного игнорирования, которое чаще всего повисает в воздухе утром в подобных случаях. Но месть женщин была гораздо изощреннее и безжалостнее, чем прямая агрессия или ледяное молчание.
Не успели парни продрать глаза и оторвать тяжелые с похмелья головы от подушек, как послышался шум в апартаментах Коллинзов — это проснулся Уэсли, младший сын Миши, у него режутся зубки и просыпается он очень рано и всегда в плохом настроении. И, конечно, Вики отправила Мишу на кухню варить сынишке кашу, поскольку она вставала к малышу ночью, поэтому теперь настала очередь мужа накормить и успокоить малыша. Все вроде бы справедливо, все правильно. Просто Мише не повезло, что из всех детей его сын сейчас самый младший.
Не успел Дженсен задремать снова, как его растолкали. Над ним стояла загадочно улыбающаяся Дэннил:
— Дорогой, мы с девочками летим на шопинг. Приготовьте завтрак и накормите детей, потом отведете их на пляж. И попробуйте только допустить, чтобы они сгорели! Если мы задержимся, обед тоже приготовите — челнок с продуктами будет с минуты на минуту, мы все уже заказали. Вечером мы запланировали барбекю — замаринуйте мясо и приготовьте место для пикника. И, да, Дженни, еще не мешало бы прибраться — в доме полно песка и он уже скрипит под ногами даже на втором этаже. Скоро будет скрипеть на зубах и плавать в кофейнике. Обязанности распределите сами. Пока, дорогой, не скучай.
Чмокнула в щечку и свалила.
Заскучаешь тут! Разве у Золушки было время для скуки? Дженсен поднялся. Точнее, зомбидженсен.
Полдня пролетели, как два часа — даже присесть было некогда. Пока Миша нянчился с Уэсли, а остальные дети под присмотром Клифа носились вокруг дома, изображая сафари, Джаред в фартучке с кружевными оборками колдовал на кухне, а Дженсен мел, вытирал, мыл, чистил... Тут же не только песок — тут еще и бумажки. Работа Джей Джей. Она увлеклась в школе оригами, теперь режет или складывает фигурки из всего, что в руки попадется! Салфетки, визитки, фантики, бумажные кредитки, даже на багажные билеты покушалась, когда летели на Землю — еле спасли. И журналы: Женевьев в космопорту купила два журнала с обложкой, украшенной портретами Джеев — один забрала себе, другой отдала Дэннил, чтобы оставить на память. А Джей Джей, пока взрослые отвлеклись, до них добралась. Обложку с портретом папы и дяди Джареда, правда, оторвала и не испортила, но сам журнал, в том числе страницы со статьей про сериал, превратила в сорок восемь одинаковых журавликов…
Ну да Чак с ним, не наказывать же ребенка за творческие порывы! Надо было просто лучше прятать. Дженсен бы вообще не отреагировал на этот инцидент, если бы уже не пообещал переслать земной журнал со своей мордой для маминой коллекции… Ну да ладно, проехали!
Позавтракали.
Пляж и подвижные игры, чтобы никто не скучал. Для Уэсли индивидуальная программа — куличики из песка в тени пляжного зонтика. Миша лепит, Уэсли их давит ручкой или ножкой. И смеется. Миша лепит, малыш давит, хлопает в ладоши и хохочет. Короче, веселуха!
Потом к ним присоединились Зиппо, Эрри и Одди. Пошли конструкции посложнее — тоннели, дороги, дома. У Уэсли по-прежнему получалось только давить эти вершины инженерной мысли пухлой розовой пяткой.
Старшие так и проносились до самого обеда, периодически повисая на слоне-Костермане, охотясь на жирафа-Джареда и пугая из-за кустов крокодила-Дженсена. Почему крокодила, непонятно.
После обеда дневной сон требовался уже и папам, а не только малышам. Устали, как заразы! И как только женщины целыми днями сидят с детьми и не двигаются рассудком!
Но всем сразу — нельзя, потому что дети. Камень-ножницы-бумага… В общем, Дженсен проиграл. Джаред и Миша отправились дрыхнуть вместе с малышами, а Дженсен забрал старших и Клифа и пошел на другую сторону острова смотреть на пеликанов…
Ну что дальше рассказывать? После пикника и песен у костра лететь в бар у мужчин уже не было сил.
А тут еще женщины со своим… сексом. Как сговорились! Как только дети уснули, а мужики собрались спокойно пропустить по рюмашке под шелест прибоя, их по одному похитили коварные амазонки. Сначала Вики со своим: «Идем, покажу, какую прелесть я купила». Потом Жен: «Джей, посмотри, пожалуйста, у нас в комнате, кажется, кондиционер сломался».
А следом и Даня:
— Дженни, дорогой, кажется, в душе опреснитель не включается, мне срочно нужна твоя помощь…
У благодатного огня остался Костерман — одинокий и счастливый. Потому что одинокий.
В общем, после пытки домашними делами и возней с детьми добавились еще и истязания в спальнях.
Адские муки.
Нечеловеческие! Кажется, Дженсен от изнеможения забыл кончить. По крайней мере, на утро вспомнить об этом он уже не смог. Запомнил, что Дэннил удовольствие получила, иначе не стонала бы так и не улыбалась потом, лежа на спине и придурковато пялясь в потолок. Запомнил, что Жен за стеной тоже прокричала, как раненая чайка.
Отрубился под мерный стук кровати из спальни Коллинзов…
А на утро…
За уши поднять себя.
Всех умыть.
Покатать близнецов вокруг домика вместо лошадки. Слыша разрывающий уши радостный ор и громкое «н-но, пошла!»
Позавтракать.
Пляж, купание, брызги, беготня, ор.
Песок. В волосах, в глазах, в трусах, на зубах. В ушах, в заднице, в утреннем кофе. И ор.
И снова беготня. Сегодня они пираты. Все, кроме Уэсли и Клифа, у тех куличики. Куличики из песка и пиратский ор.
Ор по любому поводу.
Ор без повода.
И «папа, покатай», «папа, пошли прыгать», «дядя Дженсен, покажи рыбку»… Хохот, брызги, песок, ор…
И кажется, что только Джаред понимает, насколько Дженсен на грани. «Как только сможем, сбежим», — шепчет он в какой-то момент, чтобы жены и дети не слышали.
Вопрос в том, смогут ли? И как не свихнуться до этого момента.
«Пошли сейчас», — шепчет Дженсен с отчаянием в голосе уже через пять минут.
— Сейчас? — Джей недоуменно поднимает брови.
— Да, сию секунду! Нахрен из этого дурдома! Пока я кого-нибудь не убил…
Нет, Дженсен всех любит. Он прекрасно помнит, что любит. Но сейчас ему дико хочется кого-нибудь ударить.
— Давай вечером, после ужина, — шепчет Джаред.
— Ты настолько занят? — Дженсен злится.
— Я Джей Джей обещал…
Да, он обещал, Дженсен слышал. Они же сегодня пираты, а пиратам нужны треуголки, которые Джаред, благодаря увлечению Джей Джей оригами, научился делать
сегодня утром. А треуголки на этом острове можно сделать только из листов бумаги… вырванных из второго журнала. Нет, Дженсен понимает, что Джей Джей давно считает все, что принадлежит семье Падалеки, тоже своим. Так сложилось. Но… вот же черт, надежда уговорить Жен отдать ему второй экземпляр журнала со статьей разбивается на звенящие осколки. А противнее всего то, что Джаред, кажется, действительно увлечен: пока он говорил с Дженсеном, его руки свернули из разноцветного листа очередную уродливую треуголку. Которая, кстати, вечером все равно пойдет в огонь, на растопку. Потому что вечером снова барбекю.
Дженсен пылает от гнева, а Джаред берет в длинные пальцы новый листок, точнее, два, потому что без треуголки остался только Костерман, а на его огромную тыкву одного листа явно маловато. И начинает сосредоточенно складывать. Даже губы облизывает от удовольствия. А еще друг называется! Увлечение оригами для семилетней девочки — это нормально, но двухметровый тридцатисемилетний мужик, увлеченный конструированием бумажной треуголки — это слишком даже для стойкой психики Дженсена!
В отчаянии, ища спасения, Дженсен озирается по сторонам: у Миши — Уэсли. Но есть же еще Костерман! У Дженсена есть еще верный телохранитель, которому охранять их на необитаемом острове нет нужды, потому что не от кого, и поэтому его смело можно похитить до обеда. Где же он?
И сердце Дженсена тут же обрывается: мальчишки решили брать штурмом город, и пока они во главе с Томом изобретают стенобитную машину из пальмовых листьев и подтаявших конфет, Клиф, как истинный джентльмен, помогает дамам укрепить городские стены.
— Кли-и-иф! — стонет Дженсен, впрочем, уже догадавшись, что его предсмертный стон останется без ответа.
— Клифа мы не отпустим, — тут же откликается Вики, — кто еще сможет сдержать пыл детей, если они увлекутся? Всех детей.
Умная женщина. Действительно, кто? Увлекающийся Джаред, который и сам большой ребенок, когда дело касается игр? Или Миша, который никогда и не был по настоящему взрослым? Или Даня и Жен, размякшие в тени зонтиков, расслабленные и тоже потерявшие родительскую сноровку. Да пока они спохватятся, мальчишки повыбивают друг другу глаза своими «саблями». А Клиф их живенько скрутит, пока баталия не приобрела травмоопасный характер, и отнесет в воду — охлаждаться, причем хоть всех сразу, охапкой, весь табун, вместе с Джаредом и Мишей. И поможет защитить Вики, Одди, Мейсон, Джей Джей и их город.
И на строительстве Костерман тоже незаменим: он один загребает ручищами столько песка, что мальчишки такую городскую стену взять не смогут. Никогда! И Клиф тоже очень увлечен: у него вся лысина в песке, блестит от пота и вся побагровела от сосредоточенности. Нет, увлеченность пиратами для девятилетнего Уэста или восьмилетнего Томми — это нормально, Шеппу, которому пять, и трехлетнему Зиппо и сам Чак велел поддаться общему сумасшествию, а Одди и Эрри, подражая старшим Мейсон и Джей Джей, тоже не отстают. И это Дженсен понимает. Но стопятидесятикилограммовая туша в татуировках, увлеченная защитой города от пиратов? Ползущая по берегу на пузе и самозабвенно загребающая одним махом огромный, весом с него же, куличик? Потому что детям надо. Это уже слишком. К такому жизнь его не подготовила.
Дженсену хана!
Нет, они это серьезно? Оригами и пираты?
И куличики!!! Клиф взял у маленького Уэсли формочки и начал украшать верх песчаной городской стены куличиками, а Вики ему активно помогает.
Значит, оригами, пираты и куличики.
Как же его все достало! Дженсен разворачивается и идет.
Просто идет по берегу.
Уходит как тогда, на съемках. Куда глаза глядят.
Уходит прочь.
Нет, не об этом переживает Миша, заблудиться он не мог. Да тут весь остров можно обойти по периметру за полчаса! Опасностей тут нет — туристическая фирма гарантирует, да и Костерман еще вчера все проверил. Погода отличная: на море — штиль, и следы Дженсена прекрасно видны на мокром песке. Некуда ему тут деться.
Миша волнуется о другом: у Дженни был такой взгляд, когда он уходил, такой несчастный и такой усталый. И как остальные не замечают, что ему плохо? Или им просто наплевать?
А еще Дженсен ушел босой и без головного убора, а на небе жаркое экваториальное солнце. Не напекло бы. Если уже не…
Следы четкой цепочкой вьются по линии прибоя. Как там пели когда-то, когда Миша был еще молод? «Я готов целовать песок, по которому ты…» Миша улыбается сам себе.
А вот и Дженсен. Кажется, сердитый. Бросает в воду камешки.
Не камешки — камни. Размахивается со всей дури и швыряет. Губы плотно сжаты.
Звонок! Миша вздрагивает и автоматически приседает за ближайший камень. Наблюдает.
— Да чтоб тебя! — Дженсен остервенело дергает замок на кармане шорт, вытягивает коммуникатор, почти выкрикивает: — Да!
Миша наблюдает: Дженсену плохо, он бессознательно проводит ладонью по лицу, запускает пальцы в короткие волосы, ступни тонут в песке, голос громкий, с надрывом.
— Я просто хочу ненадолго остаться один… Нет, я не обиделся… Дэн, начерта мне здесь Клиф? Только Клифа мне здесь не хватало! От кого он должен меня охранять, от пеликанов?.. Нет, и Джареда мне не надо тоже! Не надо, я сказал! Дэнни… М-м-м…
Дженсен почти стонет, а у Миши сжимается сердце: как они не понимают! Как?
Дженсен слушает, закрыв глаза, говорит теперь тихо, но Миша все равно со своего места может кое-то слышать, а об остальном догадаться. Снова то же самое!
— Я просто хочу немного побыть один, я, что, не имею на это права?.. Нет, я ни на кого не обиделся, и у меня все хорошо… Нет, Джей, не ходи сюда… И Клифа звать не надо. Я немного погуляю и вернусь сам, не маленький… И коммуникатор отключать не буду — обещаю. Все, доволен? Ну и замечательно!
Дженсен сбрасывает сигнал, размахивается и…
У Миши и мысли не возникает, что коммуникатор не улетит. Буйное воображение даже нарисовало траекторию этого эпичного полета: крутящийся, отсвечивающий гранями на солнце, дорогой аппарат — бульк! — в волны. Красиво было бы.
Нет, не бросил. Что-то удержало его в последнее мгновение. Может, расквасит о камни? Тоже нет. Швяряет на мягкий песок. Устало опускается сам. Затих. Его Дженни…
Дженсен не спит. Черт те что крутится в голове! Да, он несправедлив, но он тоже человек, если кто забыл, и тоже имеет право быть несправедливым. Да, у него прекрасная семья, замечательные друзья и Клиф тоже никогда ничего плохого не делал — Дженсен не может этого не признать. Но всему есть предел! Он просто хочет тишины. Разве это так много? Или у него завышенные требования? Просто немного тишины. И отоспаться, пока не съехала крыша. Это все, чего он хочет.
Да, ему будет за свое поведение стыдно. Потом, позже. А сейчас он просто хочет тишины. И покоя — снаружи и внутри. И это все. Потому что, если этого не будет, он бросится в воду и… и поплывет отсюда нахрен! На соседний остров. И будет мечтать, чтобы он был необитаемым. Если его не сожрут по пути акулы, его найдут и спасут, и ему будет стыдно. Но это потом.
Потому что если он не побудет один, он кого-нибудь ударит, а это будет несправедливо, потому что он всех любит. И ему за эти мысли уже стыдно. Значит, правильно, что он ушел. Без объяснений, но это, как сказала Дэннил, тоже нехорошо. Надо было предупредить, потому как он подает плохой пример для детей, и пусть не удивляется, если они тоже начнут уходить, никому ничего не сказав. И она права, и ему перед женой и детьми стыдно. Но он не смог, потому что если бы он побыл там, в этом оре, еще хоть десять секунд… Короче, почему он должен оправдываться? Ушел, потому что не смог не уйти!
А сейчас он хочет побыть один. Разве это так трудно? Разве для этого надо вслух послать всех нахуй?
Впрочем, если надо, то он пошлет, хотя и не так воспитан. Если доведут, то он сможет. Наверное. И ему будет стыдно.
Стыдно и в этом случае, и в том. Тогда какая, нахрен, разница, как поступать, если результат одинаковый?
Дженсен не видит и не слышит, а, скорее, чувствует, как кто-то присел рядом. Бросает мельком взгляд, и снова закрывает глаза: Миша, кто же еще.
— Тебя Дэннил прислала?
— Нет.
Дженсен не верит, вздыхает, его ноздри гневно подрагивают. Не смотрит. Руки подложены под голову. Пушистые ресницы отбрасывают серую тень…
Миша невольно вздыхает тоже:
— Я тебе бейсболку принес.
Дженсен не смотрит, протягивает руку. Миша вкладывает в пальцы Дженни бейсболку, ненавязчиво касаясь пальцев. На секунду, не больше.
А потом бейсболка летит, падает на влажный песок, не долетая до воды. Дженсен сердится, сдвигает брови:
— Все, иди. — Он красивый, даже когда злой.
Естественно, после его слов никто и никуда уходить не собирается.
Черт бы его подрал! Дженсен даже с закрытыми глазами ощущает, как Коллинз смотрит на него. Коллинз — это бездонной синевы глаза.
И взгляд. Черт его знает, что такого в его взгляде, но от него не спрятаться! Они здесь вдвоем, и Миша себя не сдерживает, смотрит, не мигая. Он уже раз десять раздел Дженсена этим своим обволакивающим взглядом, и это напрягает.
— Не уходишь? — бурчит Дженсен. — Кто б сомневался…
— Я просто полежу рядом.
Миша действительно просто тихонько ложится рядом, опираясь на локоть. И просто смотрит.
— А я хочу побыть один, — огрызается Дженсен.
— Я понял, — отвечает Коллинз.
И не уходит, а Дженсену нечем крыть.
На это не насмотреться — вовеки веков! Жаль, что Коллинз — не Кастиэль, он бы смотрел на это чудо без сна и отдыха, он бы был рядом даже тогда, когда Дженсен не знал бы о его присутствии. Он смотрел бы на Дженсена даже тогда, когда Дженсен еще не знал о его существовании. От начала времен и до заката вселенной.
Глаза Дженни сейчас закрыты и это хорошо: значит, Коллинз пока не утонет в их сияющей зелени, останется какое-то время на плаву. Поборется еще, понимая всю тщетность такой борьбы — на самом деле, он давно уже на дне. С первой встречи, с первого дубля, с первой ночи…
Золотистая кожа. Джаред уже шоколадный, Миша тоже напоминает тост с румяной корочкой. Даже детишки подзагорели, а Дженсен все еще светлый, разве что веснушки с каждым днем становятся ярче. Золотые пылинки — на носу, на щеках, на лбу, на веках. Даже на губах, но о губах потом.
И на руках — у Дженни красивые руки. У него нет ничего некрасивого.
Веснушки на груди, так хочется поцеловать его в грудь, но тогда Дженсен дернется, нахмурит брови, возможно, пошлет его нахер. Недотрога.
Пока можно смотреть — и только. А смотреть можно бесконечно.
На профиль. Идеальный. Точеный подбородок с рыжеватой щетиной вздернут кверху. Упрямец.
На благородный нос с четко очерченными крыльями и веснушки на носу.
У Дженсена везде веснушки — везде, где достает и не достает взгляд. У Коллинза встает.
Блики от воды прыгают по светлой коже, скользят по розовым ступням, по икрам, мускулистым бедрам, по животу, по щеке. Коллинз следит за ними, ревнует. Им можно ласкать Дженсена, а ему нельзя. Взгляд невольно снова возвращается к лицу Дженсена. И исследует его снова, как в первый раз, никогда не устает.
Коротко стриженые волосы — мягкие, Миша знает это точно.
Пушистые ресницы.
Плавная линия скул.
Пролысинка в бороде, по бокам красивого рта. Обожаемая. Как и все прочее.
И губы. Коллинзу наплевать, что их воспевали все, кому не лень. Губы Дженсена — его спусковой механизм, его болевая точка, его крест. Дженсен весь — его центр мироздания, но губы — этого мироздания венец. Смотреть на них — счастье. Смотреть на них — больно. Не видеть их — пытка. Миша не отводит взгляд — он мазохист, не иначе. Сколько он выдержит еще этой невыносимой боли?
Дженсен вздыхает снова, его грудь вздымается и плавно оседает, он не смотрит:
— Не уйдешь? — Миша медленно качает головой, не сводя с Дженсена зачарованного взгляда. Дженсен не удивлен. И не раздражен. И не озадачен. Он просто продолжает говорить за двоих: — Тогда лежи молча.
Коллинз и так молчит, ком в горле не дает ему говорить. Хочется пить, но питьевой воды здесь нет. Только море и Дженсен — его родник, его живой источник, его оазис в пустыне. Который утоляет жажду, но которым не напиться вовек. И Миша припадает к нему губами — к веснушкам на локте, едва-едва. Дженсен не отстраняется. Не реагирует. Вообще.
И это хорошо. Значит, сегодня у Миши есть шанс.
Впрочем, шанс есть всегда, и если об этом не знает мозг, то тело знает наверняка — у Миши стоит, в шортах горячо и тесно, а сердце набирает темп. «Тук-тук! Тук-тук! Джен-сен! Джен-сен!» Терпеть нет сил, но Миша должен. Пока. Дженсен не оттолкнет — никогда, но осадить можно и не прикасаясь: словом или взглядом. Дженсен не всегда похож на пушистого кота, его слова могут хлестать, как плеть, и все об этом знают — и враги, и друзья. И его взгляд не всегда сияющий, искрящийся и добрый, как детская сказка, его глаза могут пригвоздить к месту или ударить, подобно электрическому току. Иногда Мише кажется, что они могли бы даже убить.
Но сейчас говорить Дженсену лень, а его глаза закрыты.
И Миша смелеет: скользит губами по плечу. Это не поцелуи пока, а легкие прикосновения. Щекотные — Дженсен поводит шеей, хмурится:
— Не сейчас.
Ого! Член Миши вот-вот прорвет плотную ткань, а сердце стучит уже в ушах. «Не сейчас» — это даже не «не надо» и тем более не «никогда», «не сейчас» — это почти обещание, почти подарок, почти…
Нет, его не устраивает «почти», он и так слишком обделен, слишком голоден, слишком изнывает от жажды. Коллинз умеет ждать, но ждать невыносимо больно…
Море шумит и пахнет морем.
А Дженсен пахнет морем и Дженсеном. Такая приятная кожа…
— Угомонись, Миш, совсем не до тебя! — почти мольба, почти просьба.
Мольба остановиться, просьба продолжать. Он еще злится, но причина его раздражения — не море и не Миша. Причина — он сам, буря в его усталой душе, и кому, как не Коллинзу, знать, как усмирить эту бурю.
Море шумит, плещется ритмично, шурша мокрыми песчинками. Умиротворяющее, игривое, доброе. Море пахнет морем и немного Дженсеном. Дженсен пахнет сексом.
Миша не может больше ждать. Не хочет. Приподнимается на руке, прижимается губами к губам Дженсена. И это уже поцелуй, не просто легкое прикосновение. Дженсен мычит, но не отстраняется:
— Мы же договаривались, Миш.
Почему он до сих пор говорит? Это мешает. Слова сейчас совершенно неуместны, любые слова. Нахрена они вообще?
— Я помню, — шепчет Миша в теплые губы.
И целует снова.
Любовь противоречива по своей сути, поэтому противоречие между словами и действиями нисколько не смущает обоих. Дженсен отвечает — скорее бессознательно, чем осознанно. Они договаривались, и Миша об этом помнит, значит, все нормально. А то, что продолжает целовать, так это потому, что они одни, потому что их никто не видит и потому, что Миша его любит. И все это вместе настолько логично и естественно, что никакого противоречия во всем этом нет. Или не так?
Думать не хочется, мысли — враги. Дженсен думал вчера, думал сегодня утром, и к чему это привело? К разочарованию, раздражению и неконтролируемому гневу, который грозил выплеснуться на близких ему людей, если бы он не ушел прочь. Зачем они оказались здесь? Отдыхать, в том числе и от мыслей. Так зачем тогда Дженсен забивает свою многострадальную голову чепухой? Ему уже стыдно. Как он и думал.
Он здесь, чтобы расслабиться, чтобы сбросить с себя лишнюю шелуху, лишние, порой надуманные, заботы. Забыть на время о работе, о съемках, о конах, о поклонниках. Обо всем внешнем мире забыть. И просто почувствовать себя живым. Почувствовать себя настоящим. Насладиться морем и солнцем, послушать шум прибоя, подставлять кожу легкому ветерку и ласковым поцелуям…
Поцелуям?!
— Миш?! — Дженсен соскальзывает с заоблачных высот.
И сразу попадает в объятия Коллинза. Черт знает что такое!
— Дженсен, лучше заткнись, — шепчет Миша едва слышно.
И смотрит. Близко-близко. Миша — это глаза. Дженсен даже подумывал иногда: а это действительно Коллинз исполняет роль ангела Кастиэля? Или это ангел тайно спустился с небес, чтобы изображать актера Коллинза? Мысли — враги. Глаза Миши нереальные — яркие, синие, синее тропического неба над его головой. Удивительной красоты глаза. Нереальный и его взгляд — неземной, обволакивающий, затягивающий в бездонные космические просторы. Навсегда. Особенно, когда они так близко. Особенно, когда он смотрит так.
Сказать что-то хочется, но отчего-то нет сил. Нет желания.
Нет смысла.
Он здесь, чтобы быть живым. Быть настоящим. Миша — настоящий. И так нежно целует.
Так горячо.
Вот и Дженсен возбудился — отвечает на поцелуи все жарче. Главное теперь — не спугнуть.
Дженсен — топ. Сейчас и по сути.
Но иногда может и принять. Вспомнить, так сказать, далекую молодость. Очень редко. Когда предельно расслаблен или, наоборот, находится в крайней степени взвинченности. Тогда он может позволить делать с собой все, что захочется.
Но это нечасто. И явно не сегодня. Главенствовать Мише долго Дженсен не дает, нажимает на плечо, переворачивает на спину. У Дженсена такие сильные руки…
Они целуются. Член Дженсена упирается Мише в бедро. Песок скрипит на зубах, сыплется с плеча…
Дженсен кривится:
— Ты когда-нибудь занимался любовью на пляже?
Миша улыбается: занимался. С Дженсеном. В один из прошлых хиатусов. Дженсен тоже об этом помнит. Должен помнить — не настолько он тогда был пьян, чтобы все забыть.
Миша не отвечает, возится, ерзает задом по песку, ковыряясь в карманах, находит. Презерватив для анального секса — синий блестящий квадратик.
— Ты подготовился? — брови Дженсена удивленно ползут вверх. Миша улыбается и молчит, Дженсен хмыкает: — Скотина!
Он не сердится, только делает вид. Думает. Но, слава Чаку, думает не о том, надо ли, а о том, как — за лишние мысли Дженсена, порой, хочется хорошенько звездануть по башке!
— В море? — правая бровь остается вверху. Задорно так!
Миша кивает, протягивает Дженсену руку — тот легко поднимает его на ноги.
Наспех сброшенные шорты остаются где-то на берегу.
Сжимать презерватив в пальцах неудобно, но его время еще не пришло.
Море теплое, на губах немного солоно.
Они прижимаются друг к другу мокрыми телами — и над водой, и под. Миша руки пока сильно не распускает, обнимает Дженсена за спину, а бедро заводит между его ног.
Солнце слепит глаза, отражаясь от волн и глаз Дженсена. Миша щурится, целует Дженсену грудь. Колючая. И как только Дэннил это терпит? Миша удаляет волосы постоянно, а Дженни во время хиатуса расслабляется. Рыжей бородищи ему мало, он еще и на груди кустарник отращивает. Ленивый котяра!
Но Миша его любит таким, какой он есть. Потому что не любить не может. Отстраняется и смотрит. Любуется. Приподнимает бедро, ласкает под водой, проводя медленно по горячей коже, осторожно дотрагиваясь до поджавшихся яичек.
Дженсен взгляда не выдерживает: берет Мишу за плечи, разворачивает.
Что бы ни думали, у Коллинза красивый зад. На самом деле. Тело обыкновенное, но зад — что надо. Миша его смешно оттопыривает. Не слишком сильно. Хочет, но боится испугать излишним напором.
Зря боится. Дженсен улыбается: Миша все равно не видит. Целует его в затылок, в мокрые черные пряди. Мишу гнет навстречу, он задерживает дыхание и, скорее всего, закрывает глаза. Он делает так всегда. Свои нереальные глазищи. Зашторивает свой синий космос, ныряя в него с головой.
Дженсен медлит, дразнит, ласкает ладонями его грудь. Прижимается к заднице членом, притирается между ягодиц.
Ладно, хватит! Кладет руки на плечи Миши, скользит вниз до самых ладоней. Медленно, а улыбка не сходит с его губ. Презерватив сам выскальзывает из ладони Миши в пальцы Дженсена.
Упаковка уплыла по волнам. Она растворится потом сама — Миша покупает только экологически безопасные вещи.
Ему немного больно, хотя Дженсен и старается. Но пальцы не член, их всегда мало, а игрушек у них с собой нет. Дженсену становится смешно:
— Лучше бы ты вместо кепки дилдо с собой захватил… — замечает он.
И представляет, как Миша шел бы по пляжу с фаллоимитатором, торчащим из кармана шорт…
— Когда же ты заткнешься? — шепчет Коллинз в ответ.
Дженсен смеется, направляет член рукой, надавливает сильнее. Смазка с презерватива не смоется сразу, но и тянуть долго нельзя — запасного у них нет. Миша тоже это понимает, отставляет попу назад, старается расслабиться. Пускает. Дженсен осторожно проталкивает член внутрь.
Миша — это глаза.
И крепкий зад. Ягодицы гладкие, без волос, он готовился. Он всегда готов…
А еще Миша — это руки. Ласковые. Нахальные. Бережные.
Он трогает Дженсена, поднимая руки вверх. Достает ладонями до головы, запускает пальцы в волосы, осторожно прижимает к себе. Чтобы Дженсен не забывал его целовать — плечи, шею, за ухом… целовать куда угодно. Чтобы чувствовать на коже его губы, чтобы слышать его горячее дыхание.
Дженсен. Дженсен. Дженсен…
А потом Миша опускает руки вниз. Заводит назад, гладит Дженсена по бедрам, обнимает за поясницу. Сдерживает.
А позже уже торопит. Дженсен — ленивый кот, но не в сексе. В сексе Дженсен — огонь. Вот и пусть зажигает! По полной.
Миша выгибается в пояснице насколько может сильно, а Миша, между прочим, гибкий, и Дженсена это заводит. Дженсен двигается быстрее, трахает его размашисто и сильно. Вода хлюпает между телами, разбрызгивается фонтанчиками, щекочет спину.
Миша торопит, задает ритм. Не хочет стонать, но стонет. Само получается. Дженсен меняет угол, бьет головкой по простате, ускоряется. Мелкие разряды щекочут изнутри, тягучим теплом отдаются в поясницу, тяжестью наполняют горячий пах. Расслабившийся член наливается снова, колышется впереди, как спиннинг, с его головки срывается густая прозрачная капля, яйца бессильно болтаются в воздухе.
Миша не чувствует в глубине, но краями ануса ощущает прекрасно. Член Дженсена мощно пульсирует, сперма порциями распирает его изнутри. Резкими толчками выстреливается в презерватив. Член вибрирует, простата Миши вибрирует в ответ.
На секунду в глазах темнеет, в ушах шумит и горло издает утробные звуки. Не стон, а какой-то хрип.
Миша кончает, а Дженсен стонет за ухом. Низко, как умеет только Дженсен. Его Дженни. Его нежно рычащий медведь.
Волна смывает сперму с головки спиннинга, уносит мутное облачко прочь.
А вот теперь на него можно смотреть безнаказанно. Ласкать, гладить, трогать, где хочется. Удовлетворенный котяра не будет сопротивляться, у него в голове сейчас ни одной мысли, на красивых губах блуждает загадочная улыбка. Улыбка Моны Лизы.
Солнце в зените, тела на песке почти не отбрасывают тень. На небе — ни облачка.
Кожа Дженсена золотистая в золотых веснушках, завитки волос на лобке тоже отливают золотом. Миша перебирает их пальцами, пока в них снова не добрался песок, любуется. Дженсен — совершенство. Совершенство везде.
Миша улыбается, кладет ладонь на расслабленный член — мягкий золотой червячок среди золотых завитков. Милый.
Дженсен красивый. От восхитительно прекрасного лица до кривых ножек, и даже до маленького, сейчас беспомощно расслабленного, члена. Миша гладит червячка, а червячок выпускает из-под капюшона капельку предъэякулята.
Миша улыбается: действительно, какого черта?
Брать глубоко получается не всегда — он же не профессиональная шлюха, в конце концов! Но ради Дженни он постарается. Ради его Дженни.
Член у Дженсена не слишком большой, но твердый и ровный. Идеальный.
Головка неприятно проскользнула по боковине горла, всколыхнув рвотный рефлекс. Дженсен дышит рвано, пытается сам задавать ритм, но Мише так неудобно. Он на время выпускает член Дженсена изо рта. Усмиряет рефлексы. Губы горят.
Переползает ему между ног, руками разводит бедра шире. Вспоминает тот кон, где Дженсен развел ноги, демонстрируя Мише свой пах, и смотрел он тогда так зазывно.
Мишу тогда накрывало, как никогда раньше, никак успокоиться не мог... Рыжая заноза!
Миша улыбнулся: сейчас он оторвется, отомстит. Он умеет, когда надо, Даня не сделает Дженсену настолько хорошо.
Миша встает на колени, оттопырив голый зад, опускает лицо. Натягивается ртом на член — как можно сильнее, берет все, что есть, до самых рыжих кудрей. Чувствует, как Дженсен лихорадочно вцепляется пальцами в его волосы…
Ну что ж, Мише как никогда помогает его философский склад ума: все заканчивается, хорошее тоже. Дженсен кончил, Миша тоже — додрочил, глядя на то, как кончает Дженсен: на его полуоткрытые пухлые губы, розовые от возбуждения. На напряженную складочку между бровями, на ритмичные спазмы, дергающие мышцы живота, на каплю спермы, запутавшуюся в рыжих завитках. Кончил бы и не прикасаясь к своему члену, но так было не настолько мучительно.
Потому что надо было быстрее.
Потому что смотреть долго на Дженсена больно. Его Дженни.
И не его.
Да, Коллинз точно чертовый мазохист!
Все кончается: Дженсен кончил, и в его красивую голову вернулись мысли. Он не нагрубит, не упрекнет, нет. Просто лежит тихо и не смотрит. Его глаза теперь направлены на горизонт — туда, в необозримую синеву. В синеву не-мишиных-глаз. Сердце сжимается: мозг знает, но сердце не принимает.
Тук-тук. Тук-тук. Джен-сен. Джен-сен…
Дженсен смотрит на горизонт, а его пальцы бессознательно гладят Мишу по груди. Гладкой.
Нежно. Ласково. Больно.
Гладят там, где родинка. Лучше бы целовали.
— Миш, — зовет Дженсен. Голос тихий: как мольба, как просьба. Мольба «больше никогда», просьба «когда-нибудь снова». — Миш, мы же договаривались…
Коллинз вздыхает:
— Я помню, Дженс.
— Этого не будет, Миша. Больше не будет никогда.
— Почему? — Миша знает ответ, но его философия дает сбой, мозг знает, но не принимает душа.
— Миш, — Дженсен колеблется, они уже обсуждали это, — я просто не могу. Мы потом так глупо палимся на конах… Мне не нужны сложности, ты же знаешь: у меня карьера, жена, дети…
— …и Падалеки? — Миша переступает запретное. От навалившегося отчаяния, от щемящей боли.
Дженсен бестактности не замечает, кивает серьезно:
— И Падалеки. Джаред — друг, и я этой дружбой дорожу, и… и он не догадывается...
«Догадывается-догадывается, даже не сомневайся», — хочет сказать Миша, но не говорит. Это лишнее. Ему больно, но Дженсену он больно делать не будет.
— Иди первый, — в голосе Дженсена сожаление. Не от того, что это произошло снова. А от того, что это должно прекратиться. Так ему кажется.
Миша не отвечает. Возможно, Дженсен даже прав. Возможно, так правильно. Но кто сказал, что правильно — это всегда правильно?
Он уйдет. Без мыслей. Мысли — враги.
А Дженсен останется. Проводит его виноватым взглядом…
— Не нашел? — Дэннил волнуется.
Вики же ничего не говорит, только смеривает мужа понимающим взглядом. Вики — очень умная женщина. А еще она — друг, лучше которого нет.
Дети подбегают — Миша треплет по макушке Уэста, приобнимает красотку Мейси. Приседает рядом с крошкой Уэсли, чмокает его в пушок на тыковке, улыбается нежно.
У Уэсли черные волосы и зеленые глаза. Вики даже как-то пошутила, что если бы она не была точно уверена, что Уэсли — ее сын, она бы думала, что это Миша от Дженсена залетел…
Миша теперь на какое-то время будет особенно нежен с женой и детьми, особенно внимателен. Так бывает каждый раз. И Вики это ценит. Виктория — поразительно умная женщина.
Через время является и Дженсен — не с той стороны, куда уходил, а со стороны дома. Видно, специально прокрался мимо всех и стырил на кухне пустую бутылку. Партизан хренов! В бейсболке и мятых шортах. Очень беспалевно.
Дженсен улыбается:
— Джентльмены удачи! — кричит, еще не дойдя до детей, те поднимают в его сторону головы. — Знаете, что я нашел? Море прибило к берегу бутылку, а в ней…
Дети налетают на Дженсена, глядят с любопытством, младшие прыгают нетерпеливо:
— Что там, папа? Что, дядя Дженсен?
Дженсен театрально извлекает из бутылки журнальный листок с наспех нацарапанными каракулями — листок, до которого чудом не смогла добраться со своим оригами Джей Джей. Дженсен играет удивление, даже рот открывает и выпучивает глаза:
— Па-па-а-ам! Послание. И мне кажется… кажется, это пиратская карта сокровищ...
А что? Неплохая мысль. Пока дети будут заниматься поиском сокровищ, меньше будут носиться, орать и вообще путаться под ногами взрослых. Пусть развлекаются!
— И вы их обязательно найдете, только вечером, — к ним приближается Жен, маша рукой: — Айда обедать! А кто доест все овощи, получит мороженое!
— Мороженое! Мороженое! — радостно прыгают дети.
Дженсен поднимает на руки Одетту, берет за ручку Эрри. Том, Уэст, Шеп, Мейсон, Зиппо и Джей Джей идут сами. И они всем табуном двигаются в сторону дома, кто болтая с Дженсеном, кто друг с другом, кто бегая наперегонки. Дженсен обожает детей.
Миша с Уэсли на руках идет следом, потом разомлевшие Дэннил и Вики, Джаред и потный Клиф — последние.
Миша смотрит Дженсену в спину. Не жалеет ни о чем. Все-таки ему было сегодня хорошо! И вообще — лучше счастье на миг, чем вообще никогда.
И Дженсену тоже понравилось: он шел спокойный, тихий, любящий, буря в его душе улеглась. Его Дженни и не его. Прямая спина, мускулистые ягодицы, обтянутые дурацкими шортами, ноги колесом… расцеловать бы это все и облизать снова! И хрен с ним, песком… При всех. И хрен с карьерой и женами…
Джаред обгоняет Мишу, хлопает его по плечу огромной лапищей, выводя из пустых грез, улыбается ямочками на смуглых щеках, шепчет заговорщицки:
— После заката — смоемся из этого дурдома в бар? Возьмем Дженсена и улетим! Или лучше закажем катер и свалим на ночную рыбалку со спиннингом, как думаешь?
Можно и в бар, и со спиннингом… И даже с Джаредом, лишь бы к Дженсену ближе.
Раз уж иначе нельзя.
(Через несколько недель… или месяцев… или непринципиально когда)
Черт бы подрал эти коны! От них крыша едет! Нет, Дженсен точно любит своих фанатов. Они классные. И они уже каким-то образом разнюхали, что будет шестнадцатый сезон.
Фанаты их сериала — лучшие. Но их, блядь, миллионы! Каждому надо улыбнуться, пока спазмы не начинают сводить лицевые мышцы. От автографов немеют пальцы, хотя он любит давать автографы, он в этом уверен. И с каждым надо сфоткаться, не подавая виду, когда какой-нибудь гей или толстая тетка, думая, что никто не видит, пощупают его на фотоопе за зад. Нет, Дженсен толерантен, предельно сдержан и фантастически терпелив со всеми. Блин, да у Эклза ангельское терпение! Но даже этому терпению есть предел!
И как только остальные выдерживают? Ладно, Миша — он по жизни отбитый, но Джей… Хрен он подвержен депрессии, если терпит все это и продолжает искренне улыбаться! Как солнце, светится, еще и Дженсена поддерживает. Да Падалеки спокойный, как удав, даже когда его лапают за жопу! А вечером, особенно после пивка, дрыхнет, как сурок — умиротворенный и довольный жизнью. Неужели только Дженсена накрывает?
Скорее бы отпуск… А лучше сразу съемки, потому что он любит семью и детей, но…
Черт! И перед Мишей неудобно. В который раз. Дженсен сам его провоцирует, а потом сам отталкивает. Ведет себя, как последняя сволочь! Стыдно.
— Миш! — Дженсен вздыхает.
Стряхивает мимо пепельницы, но ему на это точно наплевать. Ну да, закурил сегодня. Сорвался. Кому какое дело!
Дженсен привстает на локте, тушит сигарету о край пепельницы, вглядывается в окно. Окна его номера и номера Джея располагаются на фасаде и в них надо задергивать шторы, чтобы ослепительный свет уличных фонарей не мешал уснуть. Номер Миши выходит во двор гостиницы и там темень непроглядная, звезды и черный лес вдалеке.
Дженсен выбирается из-под одеяла, из-под ласковой Мишиной руки. Рука, лишенная опоры, безвольно падает на простыни.
Дженсен подходит к окну, шлепая босыми ступнями по паркету, отдергивает пыльные шторы, смотрит вдаль. Скоро будет светать, а они все не могут угомониться, насладиться друг другом. Трахаются, как подростки. Это пора прекращать.
Все это.
Утром кон, и снова будет все, как всегда после секса. Как каждый раз. Они снова будут пошло шутить и ржать, как придурки. А Миша тайком будет стараться прикоснуться к нему лишний раз, дотронуться нежно, по-особенному, будет смотреть этими своими синими…
Дженсен вздыхает, оглядывается: он голый, и Миша не спускает с него немигающего взгляда. Восхищенного, затягивающего. Миша — это глаза. Космические. Что он видит без света? Только черный силуэт на фоне окна. Неужели ему этого достаточно? Дженсен и сам еле видит Мишу в темноте, только блики в его глазах.
Миша любуется. Любит. Перед Мишей стыдно.
Дженсен отводит взгляд, старается придать голосу твердость:
— Мне жаль, но… больше этого не будет, Миша… Не будет никогда…
@темы: Авторский фик, NC-17, This is BUMAGA (Бумага 2017), Слэш
-
-
09.09.2017 в 22:33Написано прекрасно, пробирающе.
-
-
10.09.2017 в 01:38Написано прекрасно, пробирающе
Спасибо
на закуску очень хочется флаффа...
Пожалуйста, не расстраивайтесь. Быть может, вас порадуют истории других наших авторов, потому что их еще есть у нас
Спасибо за отзыв!
-
-
10.09.2017 в 01:47и очень сильно режет частое "Дженни" в тексте
-
-
10.09.2017 в 01:57читать дальше
Спасибо за ваше мнение!
-
-
15.09.2017 в 00:00раздражение от мирской суеты просто вторая твоя суть,
но от себя не убежишь)
надеюсь, Миша дождется искренних слов
очень милая работа :з
-
-
15.09.2017 в 01:22Миша дождется искренних слов
Мы тоже в это верим
Спасибо вам большое!
-
-
24.09.2017 в 00:00-
-
24.09.2017 в 00:36Fanat of supernatural321, что есть, то есть
Не удивилась, когда увидела, кто автор. Читать было приятно.
Спасибо и хочется больше работ от Вас, но уже со счастливым концом для них.
Буду стараться. Спасибо вам большое!